Хроника белого террора в России. Репрессии и самосуды (1917-1920 гг) - читать онлайн книгу. Автор: Илья Ратьковский cтр.№ 127

2 октября 1919 г. – начало большого еврейского погрома в Киеве. В ответ на «помощь евреев» красным войскам во временном занятии города началась расправа над еврейским населением. Жертвами недельного погрома стало, по различным подсчетам, от 300 до 600 человек. Учитывая участие еврейского населения в боях, первая цифра представляется более правдоподобной ^[1337].

3 октября 1919 г. в Азов прибыл очередной поезд с заключенными для местного белого концлагеря. Согласно рапорту дежурного врача Е. Е. Ажогиной: при приемке больных с эшелона был подан список на 66 человек, из них 31 человек умерших в пути. Умерло тут же, при приемке, оставшихся заключенных 3 человека, а на следующий день 10 человек. Из второй партии, принятой в тот же день, из 65 человек числилось трупов – 7, при приемке умерло 2; 4 тяжелобольных в предсмертном состоянии» ^[1338].

Следует отметить, что осенью 2012 г. на окраине Азова было обнаружено захоронение, которое можно увязывать, в т. ч. антропологически, с трагическими судьбами заключенных азовского концлагеря, а на наш взгляд, и более конкретно – с лицами, умершими при перемещении к месту заключения. Согласно В. Ф. Батиевой, в массовом захоронении были обнаружены костные останки не менее 172 человек, в т. ч. 152 мужчин, 4 женщин и 16 взрослых, пол которых достоверно не устанавливается. Возраст смерти погребенных от 17 до 40 лет: 69 человек умерли в возрасте 17–25 лет (40,1 %), 101 человек в возрасте 25–35 лет (58,7 %) и 2 человека в возрасте 35–40 лет (1,2 %). Характерно, что автор публикации на основе антропологического исследования останков делает вывод, что погибшие относились к южнорусскому типу (не казацкому) и скорее всего были представителями рабочего населения ^[1339].

3 октября 1919 г. приказ командующего ВСЮР генерала А. И. Деникина, направленный против махновцев: «…В тылу появились различные банды разбойников. Шайки дезертиров, не желающих драться, а только грабящих народ. Они мешают работать и думают только о себе. Они убивают и насилуют жителей, грабят ваше добро.

Они будут уничтожены по приказанию Главнокомандующего вооруженными силами на Юге России генерала Деникина.

Но в заботах о верных сынах Добровольческая армия посылает вам, русские люди, крестьяне, рабочие и горожане, это предупреждение, чтобы при расправе с разбойниками вы не пострадали. Не собирайтесь кучами и толпою на дорогах, ни на станциях, ни в деревнях, ни в поле, потому что наши аэропланы будут бросать бомбу в толпу. Не допускайте в своих деревнях восставших против Добровольческой армии, разбойников и дезертиров, так как бомбами будут разрушены и сожжены все дома и места, где соберутся толпы народа и разбойничьи банды Махно, подобно тому, как уже разрушено нами Гуляйполе.

Сами сохраняйте себя и не идите под расстрел. Добровольческая армия вас открыто и честно об этом предупреждает» ^[1340].

4 октября 1919 г. в Иркутске повешен командир партизанского отряда на Забайкальской железной дороге Августин Брун ^[1341].

6 октября 1919 г. «Несколько дней спустя по моем приезде в очередную карательную экспедицию было назначено три эскадрона от полка, под общим начальством полковника Невзорова. Деревня Зарожное, в которую предполагалось идти моему эскадрону, находилась верстах в 16–18-ти от города Чугуева. Дня за два до того в деревне этой произошел весьма прискорбный случай, столь характерный для тех жестоких времен. Находившийся в деревне, примыкавшей к полотну железной дороги, постоянный полицейский пост, состоящий из семи стражников, при весьма малокультурном пехотном подпоручике – местном жителе, был ночью почти сплошь вырезан крестьянами, причем варвары не пощадили жену и малолетнюю дочь офицера и, надругавшись, убили их. По счастливой случайности сам начальник поста и один из его подчиненных смогли спастись под покровом ночи. Что же творилось теперь в этой громадной деревне – не было известно. Мне приказывалось занять с эскадроном деревню, произвести аресты согласно данному мне списку и примерно наказать виновных. В роли проводника и информатора мне давался этот несчастный пострадавший начальник стражи.

Рано утром 24 сентября я выступил с эскадроном. Был ясный осенний день. Эскадрон вытянулся длинною колонной по три. Мой бедный пехотный подпоручик испытывал невероятные мучения от верховой езды; хотя я и приказал дать ему спокойную лошадь, но он и с ней никак не мог справиться, особенно, когда мы переходили в рысь, и своим страдальческим видом сильно веселил чеченцев. Отойдя верст на пять от города и попав в пересеченную местность, я выслал головной разъезд и боковые дозоры. Сначала кругом все было тихо, как вдруг из небольшого перелеска, в полуверсте от дороги, головной разъезд был обстрелян ружейным огнем. Разъезд шарахнулся в сторону. Видя замешательство, я остановил эскадрон и выслал 1-й взвод с поручиком Янковским лавою вперед, приказав обыскивать лесок, откуда еще раздавались ружейные выстрелы. Минут десять спустя взвод присоединился к эскадрону, никого не обнаружив, и мы снова двинулись в путь. Одна лошадь в головном разъезде оказалась раненной в шею навылет.

Скоро дорога привела нас в густой казенный лес. Углубившись в него, мы наткнулись на человек 10–12 крестьян, занятых рубкой леса. Полицейский умолял меня арестовать всю эту компанию и разрешить ему составить протокол за порубку казенного леса. Не желая терять времени, я отклонил его предложение, ибо, откровенно говоря, не считал в то время порубку леса столь большим преступлением, когда кругом по всей России шел сплошной грабеж. Припугнув мужиков, что в следующий раз они за это жестоко поплатятся, я отпустил их всех с Богом.

Не доходя версты две до деревни, которую мы должны были занять, мы увидели, как навстречу нам, нахлестывая лошаденку, несется подвода. Когда она поравнялась с головой эскадрона, я приказал ей остановиться. В ней сидели две бабы и здоровый рыжебородый мужик; поверх его длинной рубахи была нацеплена георгиевская медаль. На мой вопрос «Куда едешь?» мужик вскочил, снял шапку и заявил: на призыв в город к воинскому начальнику. Лицо мужика было редко неприятное, и ответы явно рассчитаны на эффект. Полицейский подпоручик, увидя его, побледнел, соскочил с лошади и бросился на него с криком: «Держите его, вот один из убийц! Все он врет о воинском начальнике, он хочет теперь себя спасти!» Я въехал лошадью между полицейским и мужиком с целью их разнять. Полицейский не унимался и нервно кричал: «Сейчас же его расстрелять!» Желая прекратить эту неприятную сцену и видя, что мой подпоручик перестал владеть собою, я прикрикнул на него, напомнив, что не я ему, а он мне здесь подчинен, и приказал ему успокоиться и занять свое место. Мужику же я сказал: «Приказ о призыве был две недели тому назад обнародован, и теперь ехать к воинскому начальнику поздно», приказав ему поворачивать оглобли и встать в хвост эскадрона, поручив вахмистру наблюдать за ним.