Бессмысленно ошибаться и потом делать вид, будто ничего не случилось, или обвинять в неудаче кого-то еще. Так мы упустим возможность узнать что-то новое о себе и, может быть, понять, где в наших знаниях, умениях, опыте есть пробелы. Как только вы поймете, чего вам не хватает, вы сможете исправить ситуацию [272].
Похожие проекты, призывающие принимать неудачи по-другому, были и у других организаций. В 1990-х гг. У. Ли Томпсон, руководитель научного подразделения фармацевтического гиганта Eli Lilly, придумал «вечеринки неудач», чтобы хвалить ученых, блестящие научные проекты которых заканчивались неудачей. Томпсон показывал, что в ошибках нет ничего постыдного, и освобождал персонал от двойной опасности – поиска виновных и когнитивного диссонанса.
Но есть ли толк от подобного вмешательства? Влияет ли оно на поведение людей, увеличивает ли эффективность процессов, способствует ли адаптации?
Представим себе эксперимент, в котором участвует группа учеников, не умеющих относиться к неудаче творчески. Проще говоря, они похожи на многих из нас. Половина школьников учится по курсу, который составлен так, что нельзя не преуспеть. На уроках ученикам задаются легкие вопросы, и дети радуются возможности показать, что они знают правильные ответы. Как можно ожидать, вскоре они уверяются в том, что очень умны.
Вторую группу учат по-другому: ее натаскивают на то, как интерпретировать неудачи. Иногда ученикам из этой группы дают задачи, которые они не могут решить, но их обучают и тому, как улучшить результат, если приложить определенные усилия. Неудачи позиционируются не как признак глупости, а как возможность научиться лучше рассуждать и больше понимать.
В конце курса обе группы экзаменуют, предлагая решить сложную задачу. Ученики, которые все время преуспевали, не могут решить ее так легко, как решали задачи во время учебы, и потому деморализованы. Они столь чувствительны к неудаче, что стали решать задачи хуже, и им нужно несколько дней, чтобы восстановиться. Некоторые ученики из этой группы начинают бояться трудностей еще больше и не хотят рисковать вообще.
Группа, обученная воспринимать неудачи по-другому, ведет себя совсем иначе. Она привыкает решать все более сложные задачи. Многие из учеников после неудач улучшали показатели и просили учителей давать им задания повышенной сложности. Они не избегают препятствий и стремятся их преодолевать.
Здесь мы видим и корни великого парадокса: зачастую именно те, кто демонстрировал лучшие результаты в школе, оказываются самыми незащищенными в реальной жизни. Они постоянно срывали аплодисменты, их перехваливали за безупречные результаты, и в итоге они не научились справляться с неудачами в принципе. Особенно верно это в отношении девушек. Именно по девочкам, которые хорошо учились в начальной школе и считались самыми талантливыми, последующие неудачи бьют особенно сильно [273].
В ходе знаменитого эксперимента ученые измерили коэффициент интеллекта (КИ) нескольких школьниц, после чего им дали по-настоящему сложные задания. Можно предположить, что девочки с высоким КИ справились с тестом лучше. В действительности результат был обратным. Девочки с высоким КИ, которым все давалось легко, были столь огорошены сложностью первых заданий, что стали «беспомощными». Следующие задания они решать даже и не пытались. Итого: чем больше КИ, тем хуже были результаты [274].
Вот почему идея «недели неудач» в Уимблдонской средней школе столь замечательна. Хизер Хэнбери пыталась дать своим преуспевающим ученицам урок, который был бы полезен не только в школе и университете, но и в последующей жизни. Она вывела их за пределы зоны комфорта и помогла развить психологические приемы, без которых в жизни не обойтись.
«Наши ученицы успешно сдают экзамены, но могут сорваться, если что-то пойдет не так, – говорила Хизер Хэнбери. – Мы побуждаем их быть смелыми. Как бы парадоксально это ни звучало, мы хотим, чтобы они осмеливались делать ошибки».
2
Покинем школьный класс и посмотрим, какие виды отношения к ошибкам встречаются во взрослом мире. В частности, взглянем на предпринимателей, без успеха которых не может быть успешной глобальная экономика.
В Соединенных Штатах бизнес-культура такова, что бизнесмены часто рискуют и редко сдаются, если их постигает неудача. Отличный пример – владелец автомобилестроительных заводов Генри Форд. Его первая фирма, Detroit Automobile Company, обанкротилась, та же участь постигла и Henry Ford Company. Эти неудачи научили промышленника лучшему пониманию проблем ценообразования и качества продукции. Третье предприятие, Ford Motor Company, изменило мир. «Неудача – это лишь возможность начать все заново и на этот раз действовать умнее», – говорил Форд.
Однако в Японии бизнес-культура совсем другая. Целый комплекс социально-экономических и исторических причин [275] привел к тому, что неудача считается постыдной. Если ты совершил ошибку, позор ложится и на тебя, и на твою семью. Неудачи рассматривают не как возможность узнать что-то новое, а как доказательство того, что ты ни на что не годен. Это отношение свойственно фиксированному мышлению. Поиски виновных в бизнесе – явление обыденное и часто болезненное.
Посмотрим теперь на статистику предпринимательства. По данным Международного банка реконструкции и развития, в Японии ежегодно появляется меньше новых компаний, чем в любой другой стране – члене Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР). В 2013 г. этот показатель составил всего треть от аналогичного показателя США. В списке ОЭСР «Наука, технология и промышленность» Япония занимает последнее место по объему венчурных инвестиций: американские инвестиции были в 20 раз больше, если брать соотношение инвестиций и ВВП.
Другие исследования говорят то же самое. По данным Глобального мониторинга предпринимательства, всего 1,9 % взрослых японцев в возрасте от 18 до 64 лет пытались активно организовать новые компании. В США таких людей по крайней мере в 2,5 раза больше. Согласно фонду Кауффмана, каждый восьмой взрослый американец (11,9 %) в настоящее время вовлечен в «предпринимательскую деятельность». Среди развитых стран это почти рекорд.
Отсюда видно, что разные культуры дают разные результаты и по-разному влияют на экономику. В статье Уортонской бизнес-школы сказано: «В Японии сравнительная нехватка бизнеса, который развивается благодаря новым возможностям, внесла свою лепту в экономический упадок государства на протяжении последних двух десятилетий». Что до США, предпринимателей считают краеугольным камнем их успеха: «Эмпирические исследования показали, что бизнес, развивающийся благодаря новым возможностям, является в современной рыночной экономике источником роста» [276].
Но могут ли столь разные результаты зависеть от неуловимой и нематериальной концепции отношения к неудаче? В 2009 г. Глобальный мониторинг предпринимательства затрагивал в том числе и эту тему. Социологи сравнили отношение к предпринимательству в двадцати передовых и инновационных странах мира. Результаты говорили сами за себя. Японцы страшились неудачи больше всех. Американцы, наоборот, такой боязни почти не испытывали [277].