Он упрекает Сечина в присвоении активов ЮКОСа — как будто и ЮКОС, и подобные кампании не возникли в 1990-е гг. в результате ограбления населения в ходе «приватизации», залоговых аукционов и присвоения (т. е., хищения) прежней государственной собственности.
Примерно то же самое можно сказать про всех обвиняемых Немцовым (и даже Чуров мало чем хуже, допустим, Рябова и Иванченко).
Негодяй не может составлять «Список негодяев» — во всяком случае, если не поставит там себя первым номером и не занесет в него таких, как он.
Немцов обвиняет Путина, Суркова, Сечина, Якеменко и т. д. лишь потому, что его нет среди них. И они действуют не в его, а в иных политических и экономических интересах. Они, безусловно, воспринимаются им как политические противники. А тот, кто является политическим противником таких как Немцов, автоматически рассматривается последними как негодяй.
Политическая борьба есть политическая борьба. Немцов хочет с ними бороться. Его право. Только проблема в том, что цивилизованными методами, то есть путем апелляции к мнению общества, именно общества, а не маргинальных групп политического класса известной сомнительной политической ориентации, он бороться не может. Для большинства общества Немцов и такие как он давно уже стали презираемыми и отверженными. И когда они — и в том числе Немцов — пытаются твердить обществу, что «Путин — негодяй, Сурков — негодяй, Сечин — негодяй», — любой порядочный человек, да и все общество, то есть большинство граждан, в ответ могут сделать только одно — подавляющим большинством проголосовать вновь за Путина на будущих президентских выборах, Суркова признать замечательным человеком, а Сечина — надежной опорой Отечества.
И не имея поддержки и уважения в среде граждан России, Немцов полагается на ее противников и оппонентов. И спешит оповестить правительства и парламенты в первую очередь западных стран о своем негативном отношении к ненавидимым им деятелям. Поскольку с его точки зрения последние делают нечто, что осуждаемо на «благословенном Западе», он ставит Запад об этом в известность. Он говорит: «Они плохие. Смотрите, какие они плохие. Накажите их».
Вообще-то, это называется словом «ДОНОС». Немцов и его сторонники — просто занимаются доносительством. Потому что оповещать кого-то, кого ты считаешь главным, в неких действиях, которые этот «главный» может счесть предосудительными — есть доносительство, иначе — СТУКАЧЕСТВО.
Потому что вообще вести борьбу не посредством организации реального противодействия, не посредством завоевания общественного мнения, а посредством жалоб к некому «третьему сильному» и призывов к тем или иным формам наказания твоих противников — и вообще достаточно мерзко, и всегда называлось ничем иным, как ЯБЕДОЙ, Ябедничанием — но в политических и гражданских действиях это и есть стукачество.
Вообще, российское освободительное и революционное движение — оно ведь имеет долгую историю. Правда, нынешние «борцы с тиранией» обычно к этой истории не апеллируют и связи своей с ней не признают — и в этом они правы. Потому что они ей в корне чужды.
Сложно было бы представить себе народовольцев, ходатайствующих перед, скажем демократической Францией о наказании ненавидимого ими русского императора. Или большевиков, просящих парламент Англии вступиться за них перед Николаем Вторым или Столыпиным и, скажем, не давать тем визу на въезд в иные страны.
При этом и народовольцы, и большевики делали куда больше Немцова для свержения существовавших при них российских режимов. Потому, в частности, что они вели борьбу с властью всерьез — и рассчитывали на себя и на народ, а не на иностранные правительства. В первом случае — ты делаешь себя гражданином своей страны. Во втором — верноподданным чужого.
И даже если вспомнить призывы большевиков к поражению своего правительства в ходе Первой мировой войны, эти призывы никогда не были призывами к победе другого правительства — правительства Германии. Идея заключалась в том, чтобы привести к свержению правительств и правителей обеих воюющих стран — и повернув штыка против них, установить строй и власть своего народа. Немцов и его друзья как раз не чувствуют себя гражданами России, они чувствуют себя гражданами то ли мира, то ли Евросоюза.
И обращаясь к другим парламентам и правительствам, с одной стороны признают суверенитет последних и над собой, и над Россией. С другой — потому и обращаются, что стремятся к установлению в России не норм и законов, желаемых ее народом, а норм и законов, желаемых другими правительствами — то есть ограничения суверенитета России. Подчинения ее воле других государств и правительств. Народ своей страны они при этом из процесса принятия решений вообще исключают — и потому, что он их не поддерживает, и потому что они его за это ненавидят.
Они борются не за демократию, то есть возможность реализации в России воли народа, они борются за установление им комфортных порядков и подчинение ее чужой воле.
Поэтому, кроме того, что их инструмент — это элементарные доносы и стукачество, суть их действий — обыкновенный коллаборационизм. То есть служение иностранному государству в деле подчинения своей страны чужой власти.
Что же касается вообще метода лишения права на въезд в те или иные страны 60 граждан другой страны, находящихся на государственной службе на том основании, что они «возможно причастны» к чьей-то смерти на территории своей страны, причем обвинения, выдвинутого сомнительными лицами, ничем реальным не подтвержденного и не прошедшего процедуру судебного рассмотрения — это не только очередная откровенная наглость Европарламента, но и попытка вмешательство в дела другого государства.
Но этой наглости не существовало бы, если бы подобные Европарламенту инстанции не полагались на поддержку откровенно коллаборационистских групп, существующих в России и ведущих на ее территории деятельность, направленную против ее суверенитета.
Деятельность коллаборационистов и доносчиков.
Абажуры
Ульяна Скойбеда использовала образ, допускающий оспаривание, но в данной ситуации вполне оправданный. Не лови и не расстреливай СМЕРШ нацистских шпионов — возможно, Леониду Гозману не довелось бы родиться. А если бы он не родился — проблем не то что стало бы меньше — не он их все сотворил, таких как он много, — но грязи в жизни точно было бы меньше.
Кстати, защитники Гозмана, как политические, так и этнические, сами привязали образ абажура к теме антисемитизма и трагедии еврейского народа. Как верно напомнил в один из своих «Воскресных вечеров» Владимир Соловьев: нацисты делали абажуры не по этническому признаку — а по наличию красивой татуировки, — которые много чаще встречались у цыган и славян.
Сама же Ульяна этнический вопрос вообще не затрагивала. Она написала о предках современных российских либералов, а не о предках современных этнических представителей данного часто поминаемого ближневосточного этноса.
Если защитники Гозмана, устроившие по этому поводу истерику, сумели гипотетическое пожелание в адрес предков современных российских либералов (скорее должны были бы обидеться русские — их же либералов задели, не каких-нибудь израильских или японских), то могли они это сделать лишь в том случае, если полагают, что все современные российские либералы — представители исключительно данного этноса.