– Ну и что? – буркнула Валюшка.
После того что она испытала зимой, она почти не расставалась с топориком альпиниста: маленьким легким ледорубом, который называется айсбайль. Валюшка таскала его с собой в рюкзачке или в школьной сумке, хотя, конечно, это была лишняя тяжесть. Но летом она немного расслабилась – вот и забыла прихватить айсбайль, когда проводила маму Марину и отправилась к доктору Потапову. К тому же руки у нее были заняты тазиками с печивом: если нести айсбайль, то разве что в зубах, а он ведь железный!
Валюшка уже повернула было к дому мамы Марины, но вдруг спохватилась, что если они с Лёнечкой туда пойдут, то потеряют кучу времени. От обычной бродячей собаки не обязательно отбиваться айсбайлем – для нее и палки хорошей хватит.
Она побрела по тротуару, вглядываясь под деревья на обочине: не валяется ли там подходящий сук.
Очень кстати ветер унес легкие тучки с небосклона, и вышла круглая, яркая, словно добела отмытая луна.
Вскоре сук нашелся – довольно увесистый, напоминающий хорошую дубинку. Для Валюшки он оказался даже тяжеловат, поэтому нести его вызвался Лёнечка.
Они пошли по направлению к дому Сан Саныча. Идти предстояло совсем недалеко – квартала три, и когда они были уже на полпути, вдруг впереди раздался заунывный собачий вой.
Валюшка затряслась от страха и схватила Лёнечку за руку:
– Слышишь?
– Кажется, это в той стороне, где дом Сан Саныча, – сказал Лёнечка. – Пошли скорей!
Валюшку не надо было уговаривать – она понеслась со всех ног.
Лёнечка, волоча увесистый сук, едва поспевал за ней.
«Услышать собачий вой лунной ночью – к сердечной печали и потере друга», – подумал он, тяжело дыша.
* * *
Валерка отшатнулся, наткнулся на кресло и свалился в него.
Ирисы проплыли мимо, и кто-то укоризненно прошептал:
– Ну разве он подольет водички цветочкам?!
Никого не было видно. Одни только надсадные вздохи блуждали по комнате…
Собака на улице продолжала надрывно лаять. И вновь кто-то шепнул озабоченно:
– Пойти, что ль, посуду прибрать?
У Валерки пересохло в горле. Он тупо смотрел, как ирисы медленно плывут по направлению к кухне, сопровождаемые чьим-то укоризненным бормотанием.
Чьим-то?! Он знал этот голос! Он его сто раз слышал!
– Баба Катя! – крикнул Валерка.
Вернее, ему только показалось, что он крикнул. На самом деле издалось только слабое сипение.
Кухонная дверь открылась и закрылась. Ирисы исчезли.
Валерка сорвался с кресла, одним прыжком подскочил к кухонной двери и распахнул ее.
Ирисы лежали на кухонном табурете, а на столе была расстелена клетчатая скатерка.
Валерка ее сразу узнал…
Баба Катя не признавала сумок. Она всю свою стряпню увязывала в такие вот клетчатые скатерти и приходила к Сан Санычу со смешными старомодными узелками.
«Так вкуснее», – уверяла она.
Валерка удивлялся, а Сан Саныч даже не спорил.
«Однажды принесла кастрюлю с куриной лапшой, – рассказал он Валерке. – Принесла в сумке… Лапша была пресная, совершенно невкусная… а между прочим, это ее фирменное блюдо!»
С тех пор против смешных узелков никто не возражал.
И вот теперь одна из клетчатых скатерочек бабы Кати лежала на столе и чьи-то невидимые руки аккуратно ставили на нее эмалированную кастрюльку, две расписные глиняные миски, разделочную доску – наверное, на ней баба Катя приносила очередной пирог. Может быть, даже вишневый…
– Так, вроде бы все собрала, – донесся до Валерки озабоченный шепот. – Теперь ему уж больше ничего не понадобится. Зачем ему теперь…
– Баба Катя! – выдавил Валерка. – Это вы?! Баба Катя!!
Над горкой посуды медленно выступили из тьмы очертания пухлых женских рук. Но они были белесыми, прозрачными, призрачными.
– Баба Катя, что с вами случилось? – бормотал, задыхаясь, Валерка. – Что случилось?
Он заметил странную вещь – с каждым его словом бабу Катю было видно все отчетливей. Теперь стало можно различить очертания ее полной фигуры, потом появилась голова с гладко причесанными седыми волосами. Выступило из тьмы лицо, и, как ни был Валерка испуган и потрясен, слезы невольно навернулись у него на глаза – таким печальным выглядело это лицо.
Это была воистину смертельная печаль, и Валерка осознал, что перед ним не просто видение, а призрак мертвой женщины. Бабы Кати нет в живых!
Он торопливо вытер глаза и уставился на призрак. И только сейчас заметил, что бледное лицо, руки, шея, даже вся одежда бабы Кати были покрыты множеством маленьких дырочек.
– Баба Катя, – пробормотал Валерка, – что это… что с вами сделали?!
– Трава, – тихо ответил призрак, теряя четкость очертаний. – Тра-ва-а…
– Где Сан Саныч? – закричал Валерка. Он протянул вперед руки, но они прошли сквозь прозрачный, с каждой минутой бледнеющий силуэт.
Голос бабы Кати был уже еле слышен.
– Троица… береза… – выдохнула она – и все стихло.
Валерка еще несколько мгновений бестолково шарил руками в воздухе, но рядом уже никого не было.
Баба Катя исчезла.
На столе так и остались лежать засохшие цветы и посуда.
Сам не зная зачем, Валерка собрал все четыре угла скатерки и попытался связать их, но не смог – руки дрожали. Потом дрожь перешла на тело, и Валерку затрясло так, что пришлось вцепиться в стол – иначе не удалось бы, наверное, удержаться на ногах.
И тут до него донесся с улицы громкий крик:
– Валерка! Ты здесь? Это мы! Это Валентина и Лёнечка! Ты здесь? Открой!
* * *
– Да… неважные пошли дела, коли стали являться мертвые и высказывать свои обиды, – пробормотал Лёнечка. – А вообще-то, в нежилом доме и должна обитать одна нежить. Пропал хозяин – пришли другие.
– Интересно, почему баба Катя все же появилась именно здесь? – спросила Валентина.
– Ну, пока мертвеца до сорока дней отчитывают, он к жизни пытается вернуться и норовит завершить те дела, что доделать не успел, – ответил Лёнечка. – Она вот посуду хотела забрать…
Валерка смотрел на них, натурально вытаращив глаза. Даже потрясение и ужас улеглись! Прежде всего потому, что эти двое вообще никакого потрясения и ужаса не испытывали, слушая его рассказ. Теперь, когда задвинули шторы (они почему-то мигом послушались Валентину и безропотно задернулись) и включили свет, все случившееся ему самому стало казаться совершенной фантастикой. Однако Валентина и Лёнечка восприняли появление бабы Кати как нечто вполне естественное и даже обыденное! Будто встреча с привидением – это что-то само собой разумеющееся!