Полиция на похоронах. Цветы для судьи (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Марджери Эллингем cтр.№ 65

Мистер Кэмпион кивнул.

– Неудивительно, что выбор Эндрю пал на болиголов. Государственный яд в Афинах. Им отравили Сократа, не так ли?

– Про самого Сократа ничего не знаю, но в «Обители Сократа» он наделал шуму, это точно. Отравить человека болиголовом очень просто – и это самое страшное. С цианистым калием такая же беда. В Англии любой может раздобыть цианистый калий, стоит ему наплести аптекарю про осиное гнездо и расписаться в журнале. Нет, с ядами Сили решил не возиться; исключение – тот потайной клинок в книжном шкафу. Гастингс говорит, на нем нашли следы какой-то редкой отравы; Сили мог соскрести ее с отравленной стрелы, которые путешественники привозят с Золотого Берега. Точно установить происхождение яда не удалось, слишком его было мало.

– Слава богу, он не плеснул остатки кустарного болиголова во фляжку, – сказал мистер Кэмпион, напуганный этой внезапной мыслью.

– Слишком просто, – ответил инспектор. – Он же хотел блеснуть умом. Воплотить все до единой безумные идеи, которые пришли ему в голову. Слушайте, Кэмпион, да не гоните вы так! Вечер прекрасный, не будем торопиться.

Молодой человек послушно сбавил скорость.

– Последний вопрос – и я успокоюсь. Эндрю Сили не мог пойти в церковь с мотком веревки, револьвером и гирей, так ведь? Где он их спрятал? Мне понятно, как он избавился от дяди Уильяма – все знают, что тот ни за что бы не согласился пройти пешком лишние две мили, а Эндрю давно научился действовать ему на нервы. Но где же он прятал все свои принадлежности?

– А в той хижине у реки, – ответил инспектор. – Я не заострил на этом внимание, потому что не хотел расписываться в собственной невнимательности. Уж я-то мог бы что-нибудь заметить, хоть и десять дней прошло. Мы вытащили из реки кирпич – он, наверное, изначально был грузилом для револьвера, пока внимание Эндрю не привлекли упавшие посреди ужина гири. Да уж… теперь-то все загадки разгаданы, но месяц выдался тяжелый. Завтра меня отправляют в Степни – там завелись фальшивомонетчики. Прямо глоток свежего воздуха, ей-богу.

Мистер Кэмпион не ответил; когда они уже подъезжали к окраине Лондона, инспектор заговорил вновь:

– Вы бы никогда не подумали, верно? – заметил он. – На первый взгляд – такие славные люди.

Однако мистер Кэмпион по-прежнему витал в облаках и ничего не ответил.

Лишь у себя дома на Боттл-стрит, когда Лагг уже кудахтал над ним, как наседка над потерявшимся цыпленком, мистер Кэмпион вспомнил про сверток дяди Уильяма. Достав его из кармана, он принялся аккуратно разворачивать бумагу. Лагг с интересом наблюдал.

– Опять сувенирчик? – с сомнением спросил он. – Эх, надо было ехать с вами!

– Помолчите минутку! – оборвал его хозяин.

– Надо же, какие мы обидчивые…

Кэмпион пропустил слова Лагга мимо ушей. Он снял упаковку, обнаружил под ней резную танбриджскую шкатулку и благоговейно поднял крышку. Увидев, что внутри, он невольно охнул. Лагг с почтительным любопытством заглянул ему через плечо.

На стеганой подушечке розового шелка лежала миниатюра в форме сердца – тончайшая работа, инкрустированная мелкими рубинами и бриллиантами.

Это был портрет девушки: белое лицо в обрамлении черного кружева кудрей, прямой нос, серьезные и умные глаза, спокойная улыбка на устах. Девушка была прекрасна.

Мистер Кэмпион отнюдь не сразу сообразил, что перед ним – портрет миссис Каролины Фарадей в юности.

В уголовном суде свидетели обычно не присутствуют в зале во время слушания, предшествующего их собственным показаниям, однако в деле Корона против Веджвуда в тысяча девятьсот тридцать первом году это правило было нарушено.

Историю обычного человека – то ли биржевого маклера, то ли торговца чаем, – который однажды солнечным утром вышел из своего пригородного дома и, подобно серому дымку в безоблачном небе, растаял в воздухе, припомнит чуть ли не каждый житель Большого Лондона начала века.

Обстоятельства разнятся. Иногда несчастного видела любопытная леди из дома номер десять, а инвалид, сидящий у окна двенадцатого дома, уже не видел; вдобавок тут же находили письмо, которое пропавший хотел опустить в почтовый ящик, – оно сиротливо лежало на тротуаре между упомянутыми домами. Иногда дело происходило на улице, по обеим сторонам которой шли высокие стены: в одном ее конце поджидал молочник, в другом на пороге собственного коттеджа стояла жена незадачливого джентльмена. В этой версии жену целовали у садовых ворот, махали ей с середины нелепо огороженной улицы, а молочник не встречал своего клиента ни в то утро, ни после.

В каждом случае косвенные улики не совпадали. Объединяло истории лишь главное событие да какой-то неприятный осадок. Человек исчезал; были основания полагать, что исчезал необычным способом. И, само собой, не возвращался.

Многие утверждали, будто один их знакомый живет по соседству с героем или жертвой истории, а вот старинная фирма «Барнабас и партнеры», с тысяча восемьсот десятого года владеющая издательством «Золотой колчан», таких разговоров не вела никогда, потому что тот самый «обычный человек» был их младшим партнером. Майским утром тысяча девятьсот одиннадцатого года он вежливо пожелал доброго утра своей экономке, шагнул с порога дома в Стритэмский тупичок, свернул на широкую пригородную улицу и вместо того, чтобы миновать табачную лавку на углу, растаял в воздухе – ловко и ненавязчиво, подобно дождевой капле в пруду.

В тупике улицы Джокис-Филд в роскошном особняке стиля королевы Анны, украшенном вывеской «Золотой колчан», это событие вызвало немалый переполох; однако, когда стало ясно, что книги счетов в порядке, а мистер Джон Уидоусон, другой партнер, вполне способен вести дела дальше, пока его кузен пребывает то ли в распыленном состоянии, то ли в четвертом измерении, – тогда врожденный консерватизм фирмы взял верх, и о неприятном происшествии скромно позабыли.

Конечно, спустя пресловутые девять дней любой шок вполне способен превратиться в недоуменный смех, а через двадцать лет он запросто оставляет после себя лишь неловкие воспоминания, но все же странное исчезновение Тома Барнабаса в девятьсот одиннадцатом создало на фирме своего рода прецедент, и потому когда в тысяча девятьсот тридцать первом Пол Р. Бранд, один из управляющих, пару дней нигде не объявлялся, то по удивительной, парадоксальной прихоти человеческого разума никого это особо не встревожило.

В квартире на верхнем этаже, на диване перед камином в своей просторной гостиной сидела Джина Бранд. «Цеховое чаепитие» было в разгаре. Это мероприятие стало для Барнабасов традицией. Зимними воскресными вечерами кузены и мисс Керли собирались, чтобы попить чаю и досконально изучить сегодняшние газеты. Иногда компанию им составляли посторонние: какой-нибудь выдающийся автор, или заезжий американец, или, в редких случаях, пожилой Калдекотт, патриарх литературных агентов, знавший самого Старика.