Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,
Пощады никто не жела…
Грудь бойца пробила пуля, он кашлянул, захлебнулся, но устоял на перебитых ногах, опустил автомат и с трудом поднял руку. Взору затаившихся гитлеровцев в свете единственной неразбитой фары предстал непристойный жест русского, давно выученный фашистами.
– Черт вас побери, недоноски! Какого вы стоите… уставились на этого… Кончайте с ним! – зашипел на солдат офицер, держа разряженный пистолет в опущенной руке.
Васюков ехидно ухмыльнулся и закрыл глаза. Потому что умер прямо стоя на входе в полыхающую огнем мельницу. Штурмовики уже не увидели плавящегося от жара лица диверсанта, как и попадания пуль в его тело, – разведчик повалился назад, в бушующее пламя пожара.
– Герр офицер, вас к рации, – сообщил солдат из кабины броневика, – прибыл патруль Майера, спрашивает, нужна ли помощь.
– Явились, черт бы их побрал! Наверное, пятки натерли от такой спешки?! – съязвил офицер и закинул ногу на ступеньку кормы бронемашины. Но в этот момент очередь из дымящего окна третьего этажа мельницы прошила шею и плечи командира штурмовиков. Он грубо повалился на землю, усыпанную пустыми гильзами, и уставился в ночное небо стеклянными глазами. На его лице запечатлелась недоуменная мимика.
А в темном небе уже гудела эскадрилья дальней авиации, из бомболюков которой на зарево ветряной мельницы вдруг посыпались черные точки.
* * *
– Прошли госграницу СССР, скоро будем над заданными квадратами, – громко сообщил летчик, высунувшись из кабины внутрь фюзеляжа.
– Отлично! – офицер, сопровождающий Сергачева, показал вытянутый большой палец кулака и взглянул на ветерана. – Готовы, Семен Степанович?
– Нет, – честно ответил Сергачев, съежившись у самой двери самолета большим грузным тюком. На нем сейчас висело столько амуниции и снаряжения, что поковыряться в носу не получалось. А ведь так нещадно чесались ноздри, и пот застилал стекла пилотных очков.
– Не бойтесь, мы поможем! – продолжал улыбаться разведчик, но какой-то неискренней и напряженной выглядела его мимика.
Вдруг самолет тряхнуло, а вокруг забухали разрывы снарядов. Зенитки укрепрайона, ожидавшие противника по информации операторов постов наблюдения за воздухом, поймали в лучах прожекторов самолеты и начали артобстрел. Буквально сразу один из бомбардировщиков загорелся и стал снижаться, оставляя за собой черный шлейф в темном небе. Остальные совершили небольшой вираж и продолжили полет. Вслед за ПВО укрепрайона «заговорили» зенитные посты литерного, боясь, что советская авиация летит уничтожать именно их объект. Но с воздуха спецсостав не было видно, только вспышки выстрелов зениток и трассирующие линии крупнокалиберных пулеметов, прошивающих низкую облачность.
А вот опознавательный знак в виде огня в черной бездне земли летчики увидели воочию. И стали заходить на обозначенный квадрат. Потому что именно в этих местах, по телефонному сообщению и огневому сигналу РДГ Неупокоева, должен был находиться литерный.
– Парни действительно совершили невозможное! – сказал один пилот другому, оттягивая штурвал и выводя самолет в пике. – Добрались до изделия и подожгли его. Теперь держись, «Крыса»! Мы идем к тебе.
Всего две минуты понадобилось пролетевшим один раз над целью самолетам, чтобы покрыть местность бомбами. Пылающую мельницу разнесло в клочья, отчего летающие головешки и искры долго озаряли округу, прощальным фейерверком освещая место гибели двух храбрых разведчиков – лейтенанта Неупокоева и старшины Васюкова. Накрыло и разбегающихся в ужасе штурмовиков. Наутро подтянувшиеся силы немцев застанут печальное зрелище в этой холмистой местности: выжженная земля, дымящие воронки, полсотни трупов, исковерканную технику, тлеющие останки мельницы.
– Обратно уходим по новому маршруту, старый пристрелян ПВО, – сообщил пилот повернувшего назад «Пе-2», – и еще… У нас перебит масляный шланг, там течь, будьте осторожны, возможен пожар. И вероятна опасность не дотянуть до Литвы. Готовьтесь к сбросу, парни!
– Зашибись! Алексей, ты слышал?
– Нам нужно десантироваться в квадрате…
Договорить разведчик не успел – на глазах ошарашенного Сергачева произошло то, чего любитель твердой почвы под ногами всегда боялся. Близкий разрыв зенитного снаряда разорвал оболочку фюзеляжа бомбардировщика прямо за спинами двух силовиков НКГБ и их тела тоже. Внутрь самолета ворвались облако огня, дыма и порция осколков. Бойцов разбросало по стенам транспорта, Сергачева оглушило и опалило ему усы и кожу лица. Глаза спасли очки, а один из горячих осколков впился в цевье висящего на груди автомата, не поранив его хозяина.
Не сразу Семен Степанович пришел в себя, а когда очухался, больше от матерного крика торчавшего из кабины пилота с окровавленным лицом, орущего, чтобы разведчик срочно прыгал, то осознал, что произошло. Самолет падал, кренясь на бок, погибшие разведчики не могли уже ничем помочь ветерану-железнодорожнику, а мысль о прыжке без тандема, в одиночку, помутила его рассудок. Он начал молить Христа Спасителя и товарища Сталина дать ему сил, бранился так, что у самого уши вяли, но смерть неотвратимо приближалась к нему. И Семен Степанович понял – нужно сделать это, нужно прыгать. Единственный шанс на спасение – там, в воздухе или на земле, но не в этой пылающей топке. Дрожавшие руки попытались повернуть рукоятку двери и отдернуть створку, но не получилось. Он, ломая ногти от остервенения, вцепился в ручку сильнее, надавил, и в тот момент, как дверь раскрылась, бомбардировщик дернулся, заваливаясь брюхом вверх, а Сергачева неведомой силой выдернуло из самолета в чернь небосвода.
Он дико орал, усердно махал руками и брыкал ногами, пытаясь как-то вернуть себя в нормальное положение и ощутить почву под собой. Холодный воздух ветром обжигал щеки и глотку, вверху ухали взрывы, внизу молотили и стучали на все лады. Ветеран на миг со страхом в сердце глянул вниз, хотя в основном падал зажмурившись. И обомлел. Много позже он не раз будет вспоминать эту необыкновенно красивую картинку: черное море земли, огни выстрелов, светлячки трассеров, зарево пожара, гул и уханье, свободное парение над всем этим.
Чернота стала всеохватывающей, пугающей, пахучей. Именно эти запахи лесов, почвы и дыма вернули Сергачеву свойство соображать и понимать, что нужно сделать. Он лихорадочно стал шарить рукой по плечу, схватил лямку, догадался, что не то. Нащупал скобу и дернул ее, до ледяного ужаса в гениталиях боясь, что не сработает. Но черное тряпье послушно выскочило из спинного рюкзака, парашют раскрылся, резко дернув владельца, и сразу успокоил его.
Дальше было дерево, хлесткие удары ветками по телу и конечностям, хруст сучков и хвои и много-много запахов сырой почвы. Сергачев как плюхнулся на тюк, прикрепленный к груди, так и остался лежать минут десять, пока гробовая тишина не ударила в уши.
* * *
Сержант Машков немало струхнул, когда из ближайшего куста, чернеющего между двух сосен, послышался хриплый голос: