С собой Ярко позвал Живорада и его двоих сыновей: Державку и Зажита. Во весь опор они скакали через луг, потом через перелесок, через поле, где уже жали рожь; жницы, едва начавшие работу, еще бодрые по утренней свежести, разгибались и в удивлении провожали глазами четверых торопящихся всадников.
Они уже были на тропе через болото, когда впереди мелькнуло что‑то темное. Подумалось – медведь. И лишь когда «медведь» замахал руками и клюкой, Ярко придержал коня.
– Ушла! – Изо всех сил торопившаяся баба Полазка едва переводила дух. – Утекла лебедь ваша! С ночи. И короба ее нет. На Кругу нет, нигде нет!
Конь заплясал, вращаясь вокруг себя на узкой тропе. Ярко кусал губы, не зная, что делать. Хотелось немедленно мчаться куда‑то, ловить ускользающее счастье, но куда? В какую сторону улетела его лебедь?
– Поедем до избы! – Живорад, как человек опытный, тронул его за плечо. – Посмотрим, нет ли какого следа.
До избы жриц оставалось совсем немного, и Ярко послушался умного совета.
Но ничего похожего на след обнаружить не удалось. Исчезли немногочисленные вещи, принесенные Семиславой. Запыхавшаяся Полазка, приковылявшая вслед за всадниками, подтвердила: Бела Лебедь собрала все свои пожитки, до гребешка. Да их и было при ней самая малость…
– Своей волей, значит, ушла! – Живорад сокрушенно покрутил головой. – Худо дело, сестрич…
– Куда она могла уйти? – Ярко предпочитал не задаваться сейчас вопросом, почему она на это решилась. – Отсюда всего две тропы. К Гостилову она не пошла, там бы ее заметил хоть кто. Значит, к Упе?
– Да уж верно, не в чащу. Что ей там делать? Не просто так она пошла куда глаза глядят, коли пожитки собрала. Куда‑то ушла. Стало быть, какая‑нибудь тропа ей требовалась. Поедем‑ка мы с тобой к Упе, а Державку домой пошлем. Если хочешь княгиню искать, нам дружина понадобится.
Державка поскакал назад, а оставшиеся трое поехали к Пекельному Кругу. Осторожно обошли его большой петлей по лесу, только Полазку послали на поляну посмотреть, нет ли чего. За Кругом вышли к тропе, что вела на Упу, – этим путем в круг доставляли мервецов, привезенных по реке. Ехали медленно, оглядывая тропу и растительность по сторонам. Надежда, что Семислава что‑нибудь в темноте потеряет, была призрачной и не оправдалась. Вот и берег. Ивы, вода…
Вдруг Зажит вскрикнул. Ярко и Живорад обернулись: отрок показывал куда‑то в кусты. Там что‑то белело. Ярко соскочил наземь и бросился в заросли.
На ветке висел лоскут белой льняной тканины – простой, даже не подшитый. Ни вышивки, ни еще какой метки. Однако на нем были завязаны два узла. Сами по себе они ни о чем не говорили – кроме того, что кто‑то о чем‑то условился и оставил знак.
– Увез ее кто‑то, – сделал вывод Живорад. – Видать, с челном здесь поджидали.
Ярко не ответил, напряженно думая. Если здесь Семислава села в челн, то уплыть тот челн мог в обе стороны – и вверх, и вниз по реке. Если вверх, то это путь на юго‑восток, к верховьям Дона. Что ей там де…
Гацыр‑бек! Ярко пробил холодный пот, и он безотчетно вытер лоб куском тканины с узлами, который все еще сжимал в руке. А если вверх – это к Оке… на заход солнца… Лютомер?
Перехватило дыхание. Ярко сжимал предательский лоскут и пытался вдохнуть. Мысли метались между двумя возможностями, из которых и не угадаешь, которая хуже. Хазарин Гацыр – или угрянин Лютомер? Оба они желали Семиславу. И кто‑то из них пытается вырвать ее из рук законного жениха. Но кто? Который?
– Надо, сыне, две дружины снаряжать! – Живорад сочувственно взял его за плечо. – И не знаю, где сейчас столько людей добыть – все ж на жатве. Или оставим дело до зимы? Так оно разумнее будет.
– До зимы? – Ярко обернулся к нему. – Чтобы он там ее… А я что делать буду?
– Но теперь‑то уж что! – Живорад развел руки и выразительно хлопнул себя по бокам. – Твоя невеста – имеешь право спросить за обиду. Но прямо сейчас или зимой – уже без разницы.
– Зимой я буду никто! – Ярко в отчаянии посмотрел на брата матери. – Если я не верну ее сейчас, Добрята на дожинках себя князем объявит! А надо мной насмеется, обзовет мальцом беспортошным! И потом уж его не спихнешь, хоть бы я трех Святкиных вдов за себя взял!
– Это верно…
Ярко зажмурился, словно не желал видеть белый свет после такого позора. Так и виделось, что теперь он будет, как в кощуне, год за годом бродить по белу свету и искать свою невесту, унесенную лютым змеем… черным вороном… серым волком…
– Серым волком… – повторил он вслух и открыл глаза.
Нет, это сделал не Гацыр. Савар со своей дружиной уехал давным‑давно и вернуться обещал только на следующий год, чтобы подтвердить докончания уже с новым князем вятичей и взять в жены кагану его сестру. Да неужели тайком воротился, чтобы попытаться выкрасть Семиславу из Навьего ельника? Откуда ему вообще знать, что она там? Что она обучена и собирается за Ярко уже этой осенью?
Знать все это мог только один человек. Тот, кому Ярко сам сказал, что в дожинки женится на Семиславе, если ему не привезут угрянку. И Лютомер лучше всех на свете знал, что ее не привезут…
– Это угряне… – почти прошептал Ярко, будто придавленный грозным взглядом судьбы. – Он, волк лютый… Поехали.
Он вернулся к лошадям и снова сел в седло. Лоскут с двумя узлами он по‑прежнему сжимал в руке, будто пытался удержать за кончик хвоста ускользающее счастье.
* * *
Глядя, как высоко над берегами Оки луна движется по ночному небу, Семислава вспоминала свою давнюю свадьбу со Святомером. Это было почти как в сказании, где уже зрелому князю привозят в жены Солнцеву Дочь, которую добыл какой‑то другой молодец. Но это событие восьмилетней давности помнилось отстраненно – сказание и есть сказание. В нынешний раз все сложится совсем по‑другому. Потому что сама она – уже не та пятнадцатилетняя Леля, что еще не умела отличить свою истинную судьбу от навязанной другими. Цветок расцвел, ее суть раскрылась, и она знает, что ей нужно.
Впереди что‑то зашевелилось, а потом из‑за кустов вышел зверь – крупный волк. Лунный свет делал его шерсть белой, а его самого – настолько похожим на видение, что Семислава даже не шелохнулась. Она не испугалась и не обрадовалась. Она просто ждала, что будет дальше.
Зверь помедлил, глядя на нее сквозь тьму. В его глазах сияли зеленые огоньки. Потом он медленно приблизился, неслышно ступая мягкими лапами по траве и не тревожа спящих отроков. Семислава сидела неподвижно. Сердце стучало где‑то в горле, кровь колотилась в ушах, ее пробирала дрожь – не страха, а потрясения от встречи с судьбой. Она не могла бы двинуться и подать голос, даже если бы испугалась.
Боялась она одного – что все это ей снится. Эта встреча… Это бегство. Что вот сейчас она очнется и увидит себя в избушке Навьего ельника, где рядом с ней – только храпящая баба Полазка.