— Я была бы рада, — сказала она, — если бы этот Кристи Финнесси не был таким олухом. Меня бесит то, что он ничего не скажет дома. Это так ужасно — быть больной и растрачивать слова на человека, который пропускает их мимо ушей.
Вернувшись домой, Кристи Финнесси уселся у камина.
— Ну, — с любопытством спросила его жена, — что там с ней?
— Она говорит, что заболела.
С этими словами Кристи постучал трубкой о ладонь.
— Ну и?
— Ну, — ответил Кристи, — если заболела, то с языком у нее все в порядке. Мозги у нее не откажут до самого конца.
Миссис Сара Финнесси наклонилась над мужем.
— Она что-нибудь говорила? — спросила она, и в ожидании бойцовский огонь зажегся в ее глазах.
— Говорила. Много чего говорила.
— И все обо мне, я полагаю?
Кристи зевнул и вытянул ноги поближе к огню.
— Не могу припомнить точно, — ответил он. — Всё как-то у нее получалось двусмысленно. И вылетело у меня из головы. Пока я шел домой, ничего не осталось в памяти.
А так как Кристи стоял на своем, то его жена смотрела на него с нескрываемым презрением.
Когда вдова Лаури пришла домой, она увидела, что Сара Финнесси, обхватив себя руками, стоит, прислонившись к ее двери.
— Она как будто заснула, — сообщила вдова. — Кристи что-нибудь рассказал?
— Нет, мэм, совсем ничего, — ответила миссис Финнесси. — Молчит, словно в рот воды набрал. В первый раз в жизни вижу человека, который ничего не запоминает.
Вдова Лаури уловила в голосе Сары Финнесси ту же болезненную ноту сожаления, что прежде в голосе Нэн Хоган.
И она мысленно посмеялась, приглашая Сару Финнесси в дом.
— Кристи, — сказала она, — постоял за них обеих. Он самый несчастный посол в стране.
Когда Тим О’Халлоран, ведающий помощью беднякам в приходе, на другой день приехал по делам в Килбег из Бохерлахана, Нэн Хоган была в очень плохом состоянии. Она не вставала с постели.
— Оставь пару шиллингов на комоде, Тим, — сказала она.
— Нэн, мне придется прислать к вам врача, — отозвался Тим. — Вы не очень хорошо выглядите.
— У меня слабость, ноги совсем не ходят. Тебе очень повезло, и дело совсем не в соседях, что ты видишь меня живой, Тим О’Халлоран. Думаю, тебе не доставило бы удовольствия найти мой труп на полу. А ведь до этого было совсем близко благодаря милосердию соседей.
— Лучше бы вам поехать в больницу, — сказал Тим. — Там профессиональный уход.
— Ты хочешь отправить меня в Дом призрения? — торопливо переспросила Нэн, и ее глаз загорелся былым огнем.
— Вам будет там лучше, — стоял на своем Тим.
Целую минуту Нэн Хоган не сводила с него подозрительного взгляда.
— Тим О’Халлоран, — требовательно спросила она, — кто-нибудь в Килбеге посоветовал тебе отправить меня в Дом призрения?
— Зачем лишать Килбег его мудрости? — ответил Тим. — Мне очень давно приходится ездить сюда, и я не жду ничего необычного от здешних людей. Они никогда не разочаровывали меня.
Этот ответ пришелся Нэн по сердцу.
— На Сару Финнесси пролился бы райский свет, если бы она увидела, как меня везут в Дом призрения, — сказала Нэн.
— Послушайте, — воспользовался случаем Тим, — а если бы она подумала, что хорошее лечение поставит вас на ноги, на райском свету появилось бы облачко?
Довольно долго Нэн молчала, обдумывая его слова.
— Правда, Нэн, — подзуживал ее Тим, — вряд ли кто-нибудь завидует вам в вашем теперешнем положении. Наверно, Саре Финнесси доставляет большое удовольствие говорить, что Нэн Хоган стала как прикованный к кровати Денни Хайнс.
С этими словами Тим оставил Нэн Хоган, чтобы она подумала о своем положении, пока он давал кое-какие распоряжения соседям. Тим посоветовал им вбить в голову Нэн Хоган, что у Сары Финнесси нет большего желания, как видеть ее беспомощной в своей постели, пока Бог не призовет ее к себе.
Не без труда Тим уговорил соседей играть на предрассудках больной. Они ведь никому не желали попасть в Дом призрения. И только когда Тим О’Халлоран соврал насчет Нэн Хоган, вдова Лаури и миссис Пол Мэнтон согласились с ним.
Весть о том, что Нэн Хоган скоро увезут в больницу при Доме призрения, погрузила Килбег в уныние. Машину Дома призрения видели в Килбеге только в годы неодолимых бедствий. Даже мысль о ней была отвратительна любому горцу. Многие говорили, что скорее Нэн Хоган увезут из ее дома в гробу, чем они позволят забрать ее в Дом призрения. Для них машина специального назначения была символом смерти, эпидемии, ужаса, черным грифом, летающим над местами, где лежат разбившиеся люди, эта карета была прямой наследницей экипажей, возивших трупы во время Голода, и вместе с собой она приносила атмосферу ночлежек и прозелитизма с вонью, сопровождающей продажу души и похищения тела, память о тирании уголовного законодательства — в скрипе своих колес.
Вдова Лаури и миссис Пол Мэнтон сновали туда-сюда, из спальни в кухню и обратно, инстинктивно понимая, что общественное мнение Килбега не на их стороне. Оставалось лишь верить в то, что цель оправдывает средства — что выздоровление Нэн Хоган зависит от лечения в больнице, а иначе они бы ни за что не сдержали обещание, данное Тиму О’Халлорану.
Вдова Лаури была в кухне, приглядывала за приготовлением лекарства, которое было прописано больной, когда миссис Мэнтон, к счастью, вышла из комнаты и поддержала ее. Миссис Мэнтон увидела, как вдова слепо шарит, будто ищет что-то на столе.
— Что с вами? — спросила миссис Мэнтон. Вдова, всхлипнув, отвернулась к плите, но миссис Мэнтон успела заметить выражение ее лица.
— Вы думаете о том, что будет с Нэн Хоган? — строго спросила миссис Мэнтон.
Вдова села на табурет возле плиты.
— Не могу не думать о том, как этот дом обезлюдел, — ответила вдова. — Только представьте, сначала муж, потом дети. Как только у нее не разбилось сердце? У меня тоже хватало бед, Господь знает, но разве сравнишь их с бедами Нэн Хоган?
— Это самое лучшее, что мы можем для нее сделать, — сказала миссис Мэнтон. — Вам должно быть стыдно, должно быть стыдно. — Миссис Мэнтон старалась говорить строго, но напоследок и у нее дрогнул голос. Ей тоже, как вдове Лаури, пришлось сесть возле плиты. Так они сидели вдвоем, обе, как в тумане, в дыму от плиты Нэн Хоган, тихо плакали и вытирали фартуками глаза.
— Я была здесь, когда несчастья одно за другим стали сыпаться на нее, но никогда не думала, что дойдет до такого.
— Он сказал, когда должна прийти карета?
Они перешептывались, словно в ожидании некоего кошмара.
— У меня не хватило смелости спросить.
Карета Дома призрения прогрохотала по деревне, когда уже начало смеркаться. Однако потребовалось бы больше, чем милосердие ночи, чтобы скрыть ее уродство. Неряшливый, неухоженный тупица, который ее вез, казалось, осознавал тяготы своего положения. Он был бедно одет, сидел как-то неловко на своем кучерском месте и кнут держал в руках так, что он вот-вот должен был упасть на землю. Карета была черной, тяжелой и кренилась то в одну, то в другую сторону, как корабль, потерявший по дороге балласт, короче говоря, это была темная закрытая повозка с дверью сзади. Оглобли лежали на плечах лошади, словно упряжь подобрали не по размеру, и лошадь была слишком маленькой для подобного транспорта. По всей дороге люди стояли молча, дети испуганно прятались в домах, потому что они наслышались таких ужасов об этой карете за день, что она была для них страшнее Всадника без головы.