– Пожар был? – Удивленная Лютава спустила ноги на пол.
– Да не было никакого пожара! – Добровед обернулся и даже сдвинул личину на затылок, явив ее взору собственное веселое лицо, так густо заросшее бородой, что личина ему, в общем-то, не требовалась. – Не было пожара! Изба цела, утварь вся цела, люди, кто в избе спал, живы-здоровы, никто и не чихнул. Нигде ни искорки, постель вся целая, настилальники – без единого пятнышка, а от бабы одни уголья остались! Наши говорят, от злости сгорела. Князю сон приснился, что-де будет у него теперь сын, всем витязям витязь, по колено ноги в серебре, по локоть руки в золоте! Яроведушка ходит, за голову держится обеими руками и только мычит, как телок!
– О боги… – только и сумела выговорить Лютава.
Княжья мачеха, отосланная в Глядовичи к родне, сгорела в постели… То есть обратилась в угольки после того, как… Лютаве вспомнился Огненный Змей, дохнувший губительным жаром на черного ворона… Так вот что это был за ворон!
Понятно, почему Яровед ходит и мычит, держась за голову. Он тоже сумел связать два конца и понял, почему обещавший счастливое событие княжеский сон совпал с таинственной гибелью мачехи. А может, и с пребыванием ее, Лютавы, в Нави. И теперь страдает, что двенадцать лет не мог распознать источника порчи, притаившейся под носом. Точно как у них с Галицей.
Глава 17
Над Волчьим островом шел снег. Крупные пушистые хлопья повисали на пустых ветвях, будто снежные цветы, в которые убиралась земля, встречая свою нынешнюю госпожу – Марену-Зимодару. Освеженная зелень елей и сосен издавала острый запах, ничто не шевелилось в лесу, будто здесь нет ни одного живого существа. Стояла ночь, и над миром застыла глубокая тьма, ибо даже луну утопили и взяли в плен густые снеговые тучи.
Снег падал и на Пекельный Круг – большое черное пятно выжженной земли, где сооружалась крада и мертвое тело обращалось в прах. На следующий день после каждого погребения, когда широкое кострище остынет, сюда приходит баба Темяна с глиняным сосудом, железным кованым совком, метлой и веником. Совком и веником она собирает в сосуд прах умершего, обгорелые остатки костей, оплавленные куски украшений и погребальных даров и через волков-бойников отсылает родне. Угли и головешки она тщательно сметает с черного круга и высыпает в реку. Только ей одной позволено ступать в пределы этого круга и прикасаться к метле, венику и совку. Только она защищена от губительного дыхания Марены, а любого другого, кто притронется к этим вещам или хотя бы их увидит, ждет скорая смерть.
Сейчас Темяна сидела в самой середине черного круга, в черной одежде, с закрытым лицом, сама похожая на обугленную колоду. Хлопья снега падали на черную овечью шкуру, которой она была укрыта с головой. Никому не видимая и ничего не видящая старуха была живым воплощением безмолвной и слепой тьмы. Дух ее говорил с Навью – с той, которой она служила уже столько лет. Привыкнув отворять уходящим ворота Пекельного Круга, она и сама легко могла войти туда.
У Темяны было четверо сыновей, но теперь в живых оставался только один, второй по счету – Вершислав. Уже давно старуха заподозрила: с ним что-то не так. Он стал другим: сделался угрюм, неразговорчив и равнодушен ко всем близким, кроме Замили. Здоровье его расстроилось: он ел много, но лишь худел, бледнел, становился вял и тяжел на подъем. Легко было догадаться, что он испорчен, но едва Темяна попробовала завести речь об этом, как Вершина принялся кричать, что во всем виноваты дети Велезоры и что он никогда больше не допустит этих щенков к себе на глаза. Слышавшие это родичи возмутились: что же он думает о будущем рода, если собирается изгнать старшего и наиболее знатного из своих сыновей? Вершина продолжал твердить, что Лютомер давно хотел его извести и захватить угренскую землю. Старейшины в изумлении переглядывались: если бы у Лютомера действительно были такие замыслы, он бы лет пять назад женился на дочери кого-нибудь из сильных князей и жил дома, при отце, а не пропадал в лесу. Сколько раз сами они убеждали его жениться, вернуться в род, занять подобающее ему место наследника своего отца! Что мешало ему взять за себя дочь Святомера гостиловского, которую ему буквально впихивали в руки!
Темяна попробовала простое средство: вскипятила травы полынь, плакун да дедовник в котле с золотым кольцом и неожиданно окатила наговоренным отваром спятившего сына. Вершина завопил нечеловеческим голосом и бросился на старуху, вцепился в горло, опрокинул на пол, пытаясь задушить; хорошо, на шум прибежали люди, схватили его за руки, оттащили. Но князь не мог уняться: ржал, будто конь, икал, хохотал, визжал по-бабьи и с такой силой бился в руках родичей, что его с трудом удерживали Богорад и еще трое самых сильных мужчин. Своей цели Темяна не добилась, но теперь всем было совершенно очевидно, что князь испорчен. И что засевшая в нем порча слишком сильна, чтобы ее так просто можно было одолеть.
Ратиславль будто котлом накрыло: все притихли, не веря такому ужасу. Богорад и Велетур строго запретили родичам рассказывать об этом кому бы то ни было за пределами Ратиславля. Порча на князе – хуже не придумать, это гибель и роду, и всему племени. Ни урожая, ни приплода скота, ни рождения детей не дождаться там, где князь лишен милости богов, и само такое племя скоро исчезнет, как тень на воде, растворится в более удачливых. Богорад послал на Десну за старшим племянником, а пока предлагал Темяне делать что угодно: приносить какие угодно жертвы, созвать волхвов хоть со всей земли, лишь бы попытаться изгнать порчу. Упаси чур, приедут вятичи; прознай только Святомер, что Вершина ему больше не соперник, и тут же двинет сюда полки! А как воевать без князя – что телу без головы! Чтобы спасти племя, останется одно средство: посылать в Смолянск и просить себе князя оттуда. Но это стало бы гибелью Ратиславова рода, и Богорад был полон решимости хоть умереть, но не допустить этого.
Правда, после этого случая Вершина словно бы опомнился: стал приветливее с родней, попросил у матери прощения и больше уже ни на кого не кидался. Тем не менее Темяна теперь жила при нем неотлучно и сторожила по ночам, уверенная, что порча еще так или иначе скажется. Она вспоминала гибель бойника Плакуна, которого берегиня Ревелка вынудила назвать имя Галицы. Темяна не сомневалась, что исчезнувшая заморока повинна и в этот раз. Но попытка расспросить Замилю ничего не дала: хвалиска рыдала и твердила, что если бы она хоть что-то знала о Галице, то сама бы приказала ей оставить князя в покое.
Никто в Ратиславле не был в большем ужасе от происходящего, чем Замиля. Вершина все эти годы был ее единственной здесь опорой и защитой; она понимала, что если он умрет, то ее не ждет ничего хорошего. Ни в коем случае ей не позволят его пережить: эта самая баба Темяна накинет ей на шею веревку, чтобы Богорад и Велетур удушили ее над мервым телом Вершины и отправили с ним вместе на краду. Не отсылать же князя в Навь без жены, которую он так любил целых двадцать лет!
У нее была возможность и опередить мужа: старейшины рода толковали между собой, не будет ли толка, если хвалиску принести в жертву тому духу, что мучит князя, и такой ценой выкупить его самого. Зная об этом, она не выходила из дома, старалась никому не попадаться на глаза и даже просила Толигу помочь ей бежать из Ратиславля, чтобы попытаться найти сына. Но Толига побоялся идти наперекор всей родне и обещал лишь предупредить Хвалиса обо всех этих делах. К Велсову оку Замиля больше ходить не решалась, боясь, что ее кто-нибудь выследит, и тогда ей уж точно не жить.