Они ехали молча, и через пятнадцать минут машина остановилась возле шикарного отеля на Пиккадилли.
Они поднялись по ступенькам, прошли через холл и, к ее удивлению, направились к лифту. В молчании они поднялись на самый верхний этаж, и Аллегра восхищенно ахнула, когда двери лифта открылись и она увидела зал ресторана, украшенный благоухающими свежими лилиями. Сквозь застекленные стены открывалась потрясающая панорама вечернего Лондона с его мерцающими и манящими огнями.
Официант провел их в укромный уголок зала, где в нише для них был сервирован столик. На секунду ей показалось, что они находятся в их собственном маленьком мире, и сердце Аллегры сильно застучало.
Она сделала глоток воды.
— Скажи, пожалуйста, ты часто приезжаешь в Лондон?
— В основном по делам бизнеса, — ответил Стефано, — хотя чаще бываю по работе в Бельгии.
— В Бельгии?
Он пожал плечами.
— Занимаюсь там индустриальными технологиями. Я говорил тебе об этом. — Он улыбнулся. — Очень скучное занятие.
— Но не для тебя, я полагаю.
— Нет, — согласился он, и на лицо его легла тень. — Не для меня.
— Я даже не знаю, что тебя интересует, — с горечью призналась Аллегра. — У меня такое ощущение, что я очень плохо тебя знаю.
А что, собственно, она знала о нем? Что он родился в Риме, имел свою собственную фирму, был богат, красив и хотел ее.
Или ей так казалось… пока она не поняла, что все, что он хотел, были ее социальный статус и выгодные связи ее семьи.
И почему она думает… нет, надеется, что он с тех пор изменился?
Она отпила еще глоток воды — отчего-то у нее внезапно пересохло во рту.
— Почему бы нам не посмотреть меню? — предложил Стефано, и в глазах его появился знакомый блеск.
Она полистала меню — элегантную золотистую книгу, наполовину на французском языке, — и едва сдержала смех.
Стефано взглянул на нее.
— Ты учила французский в школе?
Аллегра вспомнила о своей церковно-приходской школе и уроках, которые преподали ей там. Молчание. Подчинение. Повиновение.
— Да… учила, — с улыбкой промолвила она и вновь обратилась к меню. — А что такое «лангусты»?
— Лобстеры.
— О, — она слегка поморщилась, потому что никогда не любила морепродукты.
Стефано улыбнулся.
— Тогда выберем какое-нибудь национальное блюдо. Ведь ты, похоже, стала настоящей англичанкой.
Аллегра не поняла, почему эти слова укололи ее. Ей показалось, что они прозвучали как оскорбление.
— Я наполовину англичанка, — напомнила она ему.
Он взглянул на нее, и глаза его были темными и бездонными.
— Девочка, которую я знал, была итальянкой до мозга костей… или мне так казалось.
Аллегра положила меню на столик.
— Мне кажется, мы договорились не вспоминать о прошлом. В любом случае сейчас мы совершенно другие люди.
— Совершенно верно, — Стефано тоже отложил меню. — Ты выбрала себе блюдо?
— Да. Стейк.
— А на закуску?
— Зеленый салат. — Аллегра сжала губы. Он явно хотел все сам решать за нее, и это ее раздражало.
К столику мгновенно подошел официант, и Стефано сделал заказ. Когда официант удалился, возникло неловкое молчание.
— Поговорим о Лючио? — предложила Аллегра. — Он твой сын?
Стефано, казалось, искренне удивился.
— Нет. У меня нет сына, Аллегра. — Он помедлил, и ей показалось, что она снова увидела то самое выражение в его глазах: они потемнели и в глубине словно бы мелькнул отблеск его души. — Я — не женат.
— Понятно. — Она постаралась справиться с бурлившими в ней эмоциями. Главной эмоцией было облегчение. Но сразу же возникла досада оттого, что она его почувствовала. Ведь ее совершенно не должно волновать, женат он или нет. — Я подумала так потому, что ко мне в основном обращаются родители больных детей.
— На самом деле Лючио мне как сын. Как племянник по меньшей мере. Его мать, Бьянка, — моя экономка.
И любовница? — подумала Аллегра.
— Понятно.
Стефано улыбнулся, хотя глаза его оставались жесткими.
— Наверное, ты подумала, что она для меня — не только экономка, — сказал он, и Аллегра вспыхнула. — На самом деле Лючио и Бьянка заменили мне семью. Отец Бьянки, Маттео… — Стефано замолчал, дернув плечом. — Короче, отец Лючио, Энцо, погиб девять месяцев назад в автомобильной катастрофе. Он был управляющим на моей вилле в Абруццо. После его смерти Лючио стал все меньше говорить. А через месяц после этого несчастья совершенно утратил речь. — Стефано замолчал, лицо его омрачилось.
— Он удалился в свой собственный внутренний мир, — мягко подвела итог Аллегра. — Я наблюдала такие случаи раньше — когда дети внезапно получали жестокую травму. И зачастую самым легким способом справиться с ней было, не справляться с ней вообще. Просто существовать без всяких чувств.
— Да, — сказал Стефано, и Аллегра услышала облегчение в его голосе. — Именно так он и сделал. Никто не мог достучаться до него, даже его мать. Он не плачет, не возмущается, не страдает… Он, кажется, ничего не чувствует.
Аллегра кивнула.
— И вы обращались к психотерапевтам?
— Он прошел обследование, — тяжело вздохнув, произнес Стефано. — Бьянка отвела его к врачу, занимающемуся… психологией горя — так, кажется, это называется. Тот сказал, что некоторое отстранение от жизни — это нормальный процесс переживания горя. — Стефано склонил голову, и Аллегра почувствовала, как сердце ее дрогнуло от сострадания. Это часть ее работы, но ей всегда было больно. Всегда.
— А потом, — продолжил Стефано, — когда мальчик стал терять речь, психотерапевт направил его на комплексную диагностику, и врачи обнаружили у Лючио аутизм.
— Расскажи, как он вел себя? — попросила Аллегра.
— Он перестал не только говорить, но и смотреть в глаза. Играет в какие-то странные игры, с повторяющимися монотонными действиями. Перестал обниматься, избегает всяких физических прикосновений. — Стефано перечислял эти симптомы ровным голосом, и Аллегра представила, что он чувствовал, когда выслушивал приговор докторов.
Подошел официант и поставил перед ними легкую закуску. Некоторое время они ели молча, радуясь краткой передышке. Когда тарелки были убраны, Стефано продолжал:
— Диагноз «аутизм» поставили ему несколько месяцев назад, но Бьянка отказывалась верить этому. Она считала, что причиной такого поведения Лючио — горе, а не психическое расстройство. И так же считал я.
Аллегра глотнула воды.