Сальвадор Дали. Божественный и многоликий - читать онлайн книгу. Автор: Александр Петряков cтр.№ 30

Скорее последнее. Эта картина написана вскоре после знакомства и бурного объяснения в любви с Галой и символизирует переход на новый рубеж, если можно так сказать, эротического мировоззрения художника. Он признавался, что здесь он отразил «чувство вины существа, полностью лишенного жизни из-за активного онанизма». Эту работу Дали не продал и не расстался с ней до конца жизни.

Итак, встреча с Галой стала поворотной в судьбе нашего героя. Приехав с обритой, в знак разрыва с семьей, головой в Париж из Кадакеса, он встретился не только с ней, своей воплощенной мечтой и вожделенным идеалом, но и с призраком своей славы. Имя Дали становилось известным в культурной столице Европы и как одного из создателей пользовавшегося огромным зрительским успехом «Андалузского пса», и как успевшего наделать изрядного шума своей выставкой живописца.

Сюрреалисты приняли его в свои ряды с распростертыми объятиями. Андре Бретон написал вступление к каталогу, где говорил, что «Дали раскрыл наши внутренние шлюзы» и его творчество «помогает нам понять то, что скрывается за оболочкой предметов, обостряет восприимчивость к подсознательному… таит в себе огромный заряд, открыто нацеленный на зло».

А зло в понимании сюрреалистов — это филистерское буржуазное общество. Но вот что любопытно: представители этого самого ненавистного класса охотно потребляют те культурные ценности, что производятся бунтарями. Картины Пикассо, Миро, Арпа, Эрнста, Маргритта, Дали, как и многих других, пополнили коллекции, можно сказать, столпов этого общества — магнатов, финансистов, богатых аристократов. Книги Элюара, Бретона, Арагона, Тзара и прочих оказались на полках их библиотек. Да и «Андалузского пса» они же сожрали. С потрохами. И надо прямо сказать, что без денег меценатов, таких как супруги де Ноай и им подобных, сюрреализм едва ли смог бы расцвести таким махровым цветом. В этом противоречии, как писал классик, между трудом и капиталом, сильные мира сего заняли верную позицию. Им вовсе не хотелось, чтобы красная заря на Востоке зажгла в Европе яростный полдень революции.

Сюрреалисты же действительно восторженно приветствовали социальное обновление в России и наивно полагали — во всяком случае, Бретон, — что возможно соединение сюрреализма и диалектического материализма. «Молодость и надежда мира» — вот как они называли коммунизм. Бретон и Арагон вступили в компартию Франции 6 января 1927 года, в день Богоявления. Позже членом ФКП станет и Пикассо. Другие же члены движения отвергали какую бы то ни было политическую завербованность как посягательство на индивидуальную свободу.

Молодой Дали влился в движение в непростое время раскола и поначалу фанатично сотрудничал с Бретоном, поставляя в его журнал статьи и прочие материалы и выступая с лекциями, в том числе и у себя на родине, в Барселоне. Одаренный оратор вдохновенно громил так называемые возвышенные чувства и пропагандировал лозунги сюрреалистической революции; среди них, помимо заезженных, вроде автоматического письма и власти случая, появился также и коммунизм, соседствующий почему-то рядом с африканским искусством, а Троцкий стоит рядом с маркизом де Садом, которого Дали называл «образцом нравственности, подобным бриллианту чистой воды».

И все же в теоретических работах Дали того времени уже начались разногласия с Бретоном. В частности, основатель сюрреализма и его верные соратники пытались высвободить на волю подсознание, дать ему анархический принцип, отсюда автоматическое письмо, запись сновидений и прочее. Дали же выступал за то, чтобы бессознательное было лишь объектом творца, было бы управляемо, отсюда вытекал и его параноидно-критический метод.

Конфликты стали возникать и на чисто идеологическом уровне. Сюрреализм конца 20-х годов был упрямо нацелен в сторону политики. Бунтари от искусства с надеждой и верой смотрели на Восток, где наконец-то торжествует свобода над руинами сломленного буржуазного строя. Наиболее ярым поклонником коммунизма был Луи Арагон, побывавший в России в 1930-м году на конгрессе революционных писателей. Его выступление с попытками внедрить идеи сюрреализма с его культом подсознательного в общий контекст пролетарской культуры одобрения не встретило, более того, он вынужден был заняться самокритикой и признать фрейдизм как идеалистическую идеологию, разновидность троцкизма.

Дали же продолжает, как в творчестве, так и в жизни, линию чистого сюрреализма: эпатаж, скандальные лекции и остроумные идеи вроде мыслительной машины — качающегося стула с кружками горячего молока. Арагон вообще недолюбливал Дали, его страшно раздражали эксцентричные выходки испанского художника, а уж идея мыслительной машины привела в ярость. Молоко, вопил он, надо отдавать голодным детям пролетариата. Дали на это заметил, что у него нет знакомых по имени Пролетариат.

На страницах «Сюрреализма на службе революции» в декабре 1931 года Дали помещает уже упоминавшееся сочинение «Мечты», где описывает свои детские онанистические опыты. Объектом является мифическая Дуллита, превращающаяся в реальную Хулию, приемную дочь Репито Пичота, в финале принимающая образ Галы.

Этот опус так возмутил руководителей французской компартии, что они вызвали на ковер членов партии Арагона, Садуля и других для дачи объяснений по поводу появления в их органе печати такого мерзопакостного текста и дали им серьезно понять, что такой сюрреализм несовместим с идеологией коммунистов.

Бретон, однако, продолжал отстаивать фрейдизм, и когда в «Юманите» появилась статья с выпадами против «псевдореволюционеров-сюрреалистов», обвинил ортодоксов в пуританизме и полном непонимании ценности того разрушительного вклада в дело революции, какой делают новаторы искусства своей эпатажной деятельностью.

Индивидуализм Дали крепчал, конечно, не без влияния Галы. Дали до Галы и после — разные люди. Его закомплексованность и робость словно куда-то спрятались. Он меняется и внешне: становится элегантен и респектабелен — выбрит, причесан, прекрасные костюмы с галстуками сменяют свитера и всякие балахоны, в которых он щеголял раньше. Вполне осваивается он и в высшем обществе, и если ведет себя там неординарно, так это только служит его популярности, он не только вторгается в мир богатых как экстравагантный художник, живущий на меценатские пожертвования, но и чувствует себя с ними на равных. Его идеалы и мировоззрение кристаллизуются в неколебимое, существовавшее с детства убеждение о своей избранности. Жить наверху — это его удел, и он добьется этого любой ценой.

В этом его поддерживает и Гала, также считавшая успех главным в жизни. Опасаясь, что склоки, скандалы и передряги, возникавшие в среде сюрреалистов из-за ее малыша Дали, смогут отразиться на имидже художника и вызовут ненужные толки среди элиты, она просит своего мужа Элюара улаживать подобные конфликты.

Но выходки Дали становятся просто нетерпимыми, да и его связи с сильными мира сего для многих возмутительны.

Чашу терпения сюрреалистов переполнили опасные и безответственные разговоры Дали о Гитлере, очередном его наваждении. Разумеется, он не испытывал симпатий к нацистам, их взгляды и политика его не прельщали, наш герой прекрасно понимал, что в случае победы Гитлера над Европой таким художникам, как он, место найдется разве что в крематории. Лидер нацистов интересовал Дали не как политик и демагог, а как человек с больной психикой, он видел в нем «законченного мазохиста, одержимого навязчивой идеей развязать войну, с тем, чтобы потом героически ее проиграть. В сущности, он задумал осуществить одну из тех немотивированных акций, которые так высоко котировались в нашей группе…»