– Ты так и не простил ему того зайца?
– Я обвинял его в жестокости. Хотя охота – нормальное мужское хобби.
– Вполне нормальное, – кивнула Лариса.
– Я бы проследил за археологом, да кашель разгулялся, – без всякого перехода заявил Ренат.
– Он, небось, тоже лежит дома со своей ангиной.
Она невольно ощутила панику этого человека. Археолог пытался сорвать навесной замок с какой-то двери…
Глава 15
Мариша выписала пациенту направление на анализы и, когда тот вышел, подняла глаза на доктора.
– Вас тоже вызывали в ординаторскую?
– Ну да, – устало отозвался Бортников. – Как и всех. Спрашивали, какие у меня были отношения с Авиловой.
– А у вас были с ней отношения?
– Чисто деловые. Она выполняла ту же работу, что и ты.
Бортников чувствовал, что Авилова была к нему неравнодушна. Но выдавать свои домыслы за истину он считал недопустимым.
– Ты рассказала, что в ту ночь за тобой гнался маньяк? – спросил он у Мариши.
– Я побоялась. А вы…
– Я тоже промолчал.
Девушка удовлетворенно вздохнула. Слава богу, Кирилл Сергеич умеет держать язык за зубами.
– Я не видела, кто за мной гнался, – оправдывалась она. – И вообще… мне показалось, следовать подозревает, будто это я…
– Что «ты»? – не понял Бортников.
– Ну, что это я… Авилову…
– Ты?! – изумился он. – С какой стати тебе ее убивать?
– Просто она вышла из поликлиники сразу после меня, и они полагают…
– Чушь! С таким же основанием можно заподозрить меня, потому что я ушел домой около десяти. А смерть Авиловой наступила между девятью и одиннадцатью ночи.
– Откуда вы знаете?
– Эксперт сказал. Он ходит ко мне лечить застарелую язву. Я подобрал ключик к его болезни, и он не может нарадоваться. Кстати, в котором часу ты пришла домой?
Мариша поняла, что доктор имеет в виду, и занервничала.
– Я не помню точно… Мама уже спала, она рано ложится…
– Она не дожидается тебя с работы?
– Дожидается, но в тот раз мама уснула. Я ее не будила. Почему вы спрашиваете?
– На всякий случай, – улыбнулся Бортников.
– Я не могла бы убить человека…
– Конечно, нет. Успокойся.
– Тем более задушить! Неужели вы думаете…
– Как Авилова оказалась на пустыре? – перебил доктор. – Насколько мне известно, она живет совсем в другой стороне. Получается, кто-то заманил ее на пустырь. В темное время суток женщина вряд ли пойдет туда одна. Без веской причины. Особенно после всех этих слухов про черта и прочую нечисть.
– Значит, была причина! – выпалила Мариша.
Ей приходило в голову, что Авилова могла пойти за ней. Чтобы испугать, например. Или догнать и прикончить. Но ей не повезло. Кто-то пришел Марише на выручку и спас от неминуемой смерти. Должно быть, человек, которого она приняла за маньяка, стал ее ангелом-хранителем.
– Авилова жутко любопытная. Она любила сунуть нос, куда не следует.
– Это ее и погубило? – усмехнулся Бортников.
Мариша что-то скрывает, чего-то недоговаривает. Они с Авиловой ненавидели друг друга. Он не слепой и давно заметил неприязнь между ними. Но чтобы дело дошло до убийства…
Доктор вдруг посмотрел на Маришу другими глазами. Оказывается, она очень хороша. По-девичьи нежна, миловидна. У нее длинные ресницы, маленький чувственный рот и упругая грудь под медицинским халатом.
Он ощутил желание, такое сильное, что у него заныло все тело.
Девушка сидела, опустив голову. Светлые кудряшки обрамляли ее щеки. У Кирилла давно не было женщины, но до сих пор он не помышлял об этом. Сегодня кое-что изменилось.
– Давай поужинаем вместе, – предложил он. – В кафе после работы. Я приглашаю.
У Мариши перехватило дыхание от счастья. Неужели мечты сбываются, и доктор Бортников так же неравнодушен к ней, как и она к нему?
– Согласна?
Она была не в силах вымолвить ни слова и только кивнула…
* * *
Чемагин лежал в комнате и дремал. Боли в спине участились, он стал нервным и легко поддавался импульсивным порывам. Не исключено, что это – побочное действие лекарственных настоев, которые он принимает. Вот и сейчас его снедало беспокойство.
Этот унылый городишко наводил на Чемагина тревожную тоску. Здесь за каждым углом таилась неведомая опасность. Раньше его одолевала паника во время приступов, а теперь, похоже, страх становится повседневным и неконтролируемым. Он пожаловался на свое состояние доктору, но тот опять заговорил о каких-то умственных причинах его недуга.
– Я не сумасшедший, – возразил Чемагин, как будто Бортников мог его слышать. – Зачем мне нужна боль в спине, от которой впору лезть на стены?
Он закрыл глаза и вспомнил себя маленьким мальчиком, идущим по лесу. Зеленый мох и поваленные стволы деревьев вызвали у него безотчетный ужас. Он закричал и в страхе ринулся назад, туда, где его бабка с дедом собирали грибы на поляне.
Ему казалось, что за ним гонится сама смерть. У нее красивое лицо, длинные косы и молодое тело, покрытое пестрыми узорами. Он слышал сзади хруст валежника и бежал все быстрее, пока хватало дыхания. Потом наступила жуткая всепоглощающая тьма…
Из этой тьмы его вырвал испуганный голос деда:
«Вот он! Я нашел его!»
«Жив, внучек! Слава богу! – всхлипывала бабка, ощупывая руки и ноги мальчика. – Все цело! – Она припала ухом к его груди и радостно сообщила: – Дышит, горемычный! И сердечко бьется!»
В кухне засвистел чайник, Чемагин очнулся и тяжело поднялся с дивана. Он снимал маленький старый дом, зато без хозяев и по сходной цене. Платил копейки и был предоставлен самому себе. Он терпеть не мог сожителей, поэтому и семьей не обзавелся. Менял женщин, чтобы не прикипеть ни к одной, не обрасти хозяйством и обязательствами. Мысли о неприкаянной старости не пугали его. Он считал, что лишь одиночество дает настоящую свободу.
На кухне он подбросил в печь пару поленьев и выпил настойку доктора Бортникова. Горький вкус трав напоминал ему запах костра, вид на горную гряду, разочарование и неукротимую ярость…
Эта ярость захлестывала его, била через край. Он поставил на кон свою душу, а его обманули, обвели вокруг пальца.
Чемагин заскрежетал зубами и нащупал под джемпером амулет, с которым не расставался. Череп на прочном черном шнурке: две пустых глазницы и приоткрытые челюсти.
Ярость, природа которой была не понятна до конца, гнала Чемагина с места на место, бросала из огня да в полымя. Должно быть, его неизлечимая хворь как-то связана с этой яростью, с жаждой мести кому-то безликому, с накатывающим на него страхом, с чувством безысходности, которое томило его по ночам.