Шепчущие - читать онлайн книгу. Автор: Джон Коннолли cтр.№ 41

В ходе второго, только что закончившегося разговора Джимми сообщил, что джентльмен, с которым он консультировался, предсказал большой интерес к печатям у богатых коллекционеров и ожесточенную борьбу за них, а значит, и высокие ставки. Эксперт также предположил, что печати похищены, вместе с другими ценностями, из музея в Багдаде, подвергшегося разграблению вскоре после вторжения. Эта версия давала ответ на вопрос, как печати могли попасть в руки бывшего солдата, а ныне водителя-дальнобойщика. Проблема теперь заключалась в том, как избавиться от печатей прежде, чем власти узнают об их местонахождении и наведаются к Рохасу с визитом.

Как ни нравился Джимми Джуэл Рохасу, полностью он старому контрабандисту не доверял. В конце концов, именно он, Рохас, взял фуру, и теперь ему полагалась достойная компенсация за риск. И еще нужно было провести независимую оценку стоимости трофеев. Рохас уже снял золото и камни с двух печатей и показал знающему человеку: даже с учетом посреднических услуг и того, что товар не попадет на открытый рынок, прибыль могла составить 200 000 долларов. Настроение слегка подпортил Джимми – оказывается, печати представляли наибольшую ценность именно в нетронутом виде, и, испортив их, он потерял по меньшей мере вчетверо или впятеро большую сумму. Уничтожение древнего артефакта не беспокоило Рохаса. Он знал, как делать деньги из золота и драгоценных камней, тогда как рынок древних печатей, даже очень ценных, был существенно меньше, и оценить их могли только специалисты. Интересно, сколько еще печатей или подобных им вещиц припрятаны у водилы по имени Тобиас и его приятелей? Они перевозили все эти богатства по территории, которую он считал своей, и никто ни о чем не подозревал, пока не вмешался Джимми Джуэл.

Рохас жил на верхнем этаже склада Бандера, переделанного в лофт-апартаменты. Кирпичные стены, обстановка в строго маскулинном стиле: кожа, темное дерево, плетеные коврики. В одном углу стояла огромная плазма, хотя телевизор Рохас смотрел нечасто. Женщины здесь тоже не появлялись – развлекать их он предпочитал в спальне одного из соседних домов, принадлежавшего члену семьи. И даже деловые встречи проводились на стороне. Лофт был его личным пространством, и Рохас ценил обретенное здесь уединение.

Этажом ниже стояли койки, кресла и телевизор, показывавший, казалось, исключительно мексиканские мыльные оперы и футбол. Была кухня, где в любое время можно было увидеть как минимум четырех вооруженных мужчин. Пол у Рохаса был звуконепроницаемый, так что их присутствия он почти не замечал. Тем не менее охранники старались поменьше разговаривать и приглушали звук телевизора, чтобы не беспокоить босса.

Устроив настольную лампу так, чтобы свет падал из-за плеча, Рохас рассматривал одну из оставшихся печатей. Водил пальцем по рельефным надписям. Любовался зелеными и красными отсветами изумрудов и рубинов. Он не собирался передавать Тобиасу или кому-то еще, кто будет участвовать в операции, все неповрежденные печати и уже придумал, что делать с драгоценными камнями, но сейчас впервые подумал, что не станет продавать все печати, а несколько оставит себе. Лофт был обставлен новыми, недавно приобретенными вещами, красивыми, но безликими. Ничего особенного, ничего такого, чего не мог бы купить любой при наличии денег и толики вкуса. Печати – дело совсем другое. Он посмотрел влево, на камин с каменной полкой, и представил, как они лежат на граните. Для них можно было бы заказать специальный стенд. Или, еще лучше, он сделает сам, благо руки у него растут откуда надо.

На полке уже стояло домашнее святилище Хесусу Мальверде, мексиканскому Робин Гуду и покровителю наркодилеров. Статуя Мальверде, с усами и в белой рубашке, имела явное сходство с мексиканским певцом и актером Педро Инфанте, хотя Мальверде и погиб от рук полиции в 1909-м, за тридцать лет до рождения Педро. Рохас не сомневался, что Хесус Мальверде был бы только «за», если бы печати лежали рядом с ним. Может быть, он даже благословил бы планы Рохаса.

«Может быть» превратилось в «так тому и быть» – он сохранит печати.

Комната диаметром около сорока футов, почти идеально круглая, как будто находилась в башне, была заставлена книгами от пола до потолка. Центральное место в ней занимал старый банкирский стол, освещаемый лампой с зеленым абажуром. Поблизости находился и более современный осветительный прибор – из нержавеющей стали, поворотный, луч которого мог сужаться до булавочной головки. Рядом лежало увеличительное стекло и набор инструментов: крошечные лезвия, микрометр, щипчики и кисти. Из сложенных друг на друга справочников торчали цветные ленточки закладок, а из папок расползались фотографии и рисунки. Даже пол представлял собой лабиринт из сложенных стопками книг, которые кренились и, казалось, вот-вот обрушатся, но не обрушивались; это было как бы олицетворением лабиринта тайного знания, верную дорогу через который знал только один человек.

Книжные полки, некоторые из которых прогнулись в средней части под тяжестью фолиантов, использовались еще и для других целей. Перед книгами, старинными, в кожаных переплетах, и новыми, стояли древние, в червоточинах статуэтки и лежали фрагменты керамики, в основном этрусские, орудия труда железного века, украшения бронзового века и десятки египетских скарабеев, причудливых жуков, были разбросаны тут и там среди других реликвий.

В комнате не было ни пылинки, как не было и окон, которые выходили бы на старое массачусетское селение внизу. Единственным источников света были лампы, стены поглощали любой шум. Несмотря на присутствие кое-каких современных устройств, в том числе небольшого лэптопа, скромно пристроенного на приставном столике, в комнате ощущалась атмосфера безвременья, и за единственной дубовой дверью, если ее открыть, могло оказаться что угодно, даже тьма и звезды вверху и внизу, словно комната была подвешена в пространстве.

За массивным столом сидел Ирод и рассматривал лежащий перед ним фрагмент глиняной таблички. Прижав к глазу лупу ювелира, он изучал выдавленный на дощечке клинописный символ. Шумеры первыми придумали и использовали клинописную систему письма, которую затем позаимствовали соседние племена, в первую очередь жители Аккада, обитавшие к северу от шумеров и говорившие на семитском языке. С воцарением в 2300 году до н. э. аккадской династии шумерский язык пришел в упадок, мало-помалу превратившись в мертвый, используемый только для литературных целей, тогда как аккадский просуществовал еще две тысячи лет, постепенно развившись в вавилонский и ассирийский.

Помимо трудностей естественного характера, связанных с возрастом таблички, определить точное значение исследуемой логограммы мешало различие между шумерским и аккадским языками. Шумерский – агглютинативный язык, в котором фонетически неизменяемые слова и частицы соединяются, образуя фразы. Аккадский же язык флективный, то есть из базового корня можно образовать слова с разными, хоть и родственными значениями путем прибавления букв, суффиксов и префиксов. Таким образом, используемые в аккадском языке шумерские логограммы не передают в точности своего значения и в зависимости от контекста означают разные понятия – лингвистическая особенность, известная как поливалентность. Во избежание путаницы жители Аккада использовали некоторые знаки из-за их фонетики, отбрасывая при этом лексичекое значение, чтобы воспроизвести нужные словоформы. Аккадский язык также унаследовал от шумерского омофоничность, то есть возможность передавать один и тот же звук разными знаками. Вкупе с письменной системой, включавшей в себя от семи до восьми сотен знаков, это означает, что аккадский язык невероятно труден для перевода. В тексте определенно содержалось упоминание о некоем божестве загробного мира, но о каком?