Я же боялась перемен, хотя вся моя жизнь, стремительная и полная всего нового, говорила об обратном.
— Честно говоря, я не умею успокаивать, не знаю, что тебе сказать. Разве что напомнить тебе, что ты и твой муж — два совершенно разных человека, это как два растения, цветка, которые растут совсем близко, и их стебли переплелись, но не вросли друг в друга, вы по-прежнему остались каждый со своими лепестками и ароматом. А потому, если вдруг один цветок пересадили в другую клумбу, пусть себе растет там, а ты расти в своей, развивайся, расцветай, понимаешь? Я о том, что женщина не должна быть эмоционально зависимой от мужчины, как была, скажем, зависима я…
Мне было трудно в роли утешительницы, я не знала, что еще ей сказать, и, скорее всего, мы бы просто напились с Олей, рассуждая о том, как жить без мужчины, чтобы не чувствовать себя униженными, да и легли бы спать, думая каждая о своем. Но в передней раздался звонок, и я спросила себя, что на этот раз, какой подарок преподнесла мне судьба?
Можно было, конечно, не открывать, но вдруг это важный визит? Перевалило за полночь, значит, это был кто-то из близких мне людей либо Мишин примчался меня арестовывать.
Это был Вадик Сажин. Я открыла. Он смотрел на меня испуганно. Весь его вид словно спрашивал меня: может, я не вовремя? Можно к тебе?
— Проходи, Вадим.
— Это ничего, что я так поздно?
— Я не одна, — сказала я.
Он оторопело посмотрел на меня.
— У меня подруга, Оля.
Он вздохнул с облегчением, слишком уж явно, что меня покоробило. Он стоял передо мной, как пес, ждущий команды хозяина. Новый летний светлый костюм, голубая рубашка, коричневые сандалии. Волосы аккуратно зачесаны, видимо, гребешок у него в кармане брюк и расчесался он за минуту до того, как позвонил в дверь.
— Мне пора! — Оля буквально вылетела из кухни, чуть не сбив меня с ног. Решила, что помешала свиданию. — Я и так засиделась…
— Оля, постой, ты что? На улице ночь! Вадим, — я шепнула ему на ухо, — у нее проблемы, ее нельзя оставлять одну, проводи, будь другом. Завтра увидимся, хорошо?
Я чмокнула его в щеку, словно заранее благодаря за услугу. И он, нисколько не расстроившись, а снова, словно испытав облегчение, как человек, которому отменили экзамен, засуетился, бросился к Оле, схватил ее за локоть, словно она под тяжестью своих проблем могла упасть!
Вот, от одного жениха избавилась. А сейчас мне бы тишину и покой — ведь меня ждет интереснейшая ночь с флешкой Фимы.
Думаю, что до того момента, как я оживила ее в своем ноутбуке, я не до конца понимала, чем все это для меня может обернуться. А что, если все мои знакомые мужчины — оборотни! Что, если ни один из них не любит меня и каждому от меня что-то нужно?
Сидя за столом и глядя на экран с табличкой, предлагающей мне запустить флешку, я вдруг почувствовала себя не очень-то уютно.
К тому времени я успела принять душ, на мне был халат, я была, в сущности, готова ко сну. А что, если я поторопилась и вместо того, чтобы спать, мне придется ехать к одному из своих мужчин, чтобы посмотреть в глаза (держа наготове заряженный пистолет за спиной)?
«А.Б.В.» — так назывался первый видеофайл. Александр Борисович Воронков.
Уж не знаю, как удалось Фиме закрепить камеру в районе письменного стола в кабинете антиквара, возможно, на лампе, но обзор был неплохой. Должно быть, навестив его там под видом какого-нибудь коллекционера (или послав кого-то из своих людей), он решил начать слежку за ним на его рабочем месте. Что ж, это правильно, все-таки он находится там практически весь день.
В основном Воронков занимался текущими делами салона, вел переговоры с теми, кто продавал или собирался купить ту или иную вещь. Разговаривал свободно на французском с кем-то по телефону (смысл разговора мне, конечно, не удалось выяснить), я слышала только имя или фамилию «Боннер». Должно быть, тоже один из рабочих звонков. Вышел на скайп с человеком, с которым говорил уже на английском. Мне было приятно, что я знакома с этим специалистом, мне даже в какой-то степени льстило, что он, отлично разбирающийся в искусстве, во всем прекрасном и живущий, по словам Саши Паравиной, в гармонии, увидел во мне тоже красивую женщину. Иначе он ни за что бы не приблизился ко мне, и уж тем более не влюбился, и не стал дарить мне старинные кораллы. Так не хотелось думать, что и ему что-то нужно от меня.
Утомленная просмотром малоинтересных сюжетов из жизни московского антиквара, я была разбужена внезапно зазвучавшим женским голосом. Показавшимся мне знакомым. Ну конечно, Лиза! Пришла к папочке на работу.
Я увидела, как она обнимает отца за голову, целует в макушку.
— Привет, па.
Вот ни за что не скажешь, что она с прибабахом. Нормальная девушка. Очень даже симпатичная, в воздушном голубом платье. Стройная, грациозная, как балерина.
— Па, не могу дома одна. Так тяжело.
— Все будет нормально. — Воронков оторвался от своих бумаг, поднял голову и посмотрел на дочь долгим взглядом человека, медленно возвращающегося из своих раздумий в реальность. — Ты голодна?
— Да не хочу я есть! Я же только о нем и думаю… Не знаю, как все это случилось…
— Мы выкрутимся, я же с тобой.
— Па, ты веришь мне, что я очень его любила? Я не хотела причинить ему зла.
— Что было, то прошло, Лиза. Ты мое мнение знаешь. Он был женатым человеком. Сколько раз я тебе говорил, что до добра это не доведет. Понимаю, любовь и все такое. Но, повторяю, у него была жена.
— Он не любил ее.
— Это уже не твое дело.
— Он был счастлив со мной.
— Ты не должна была приходить к нему. А что, если его телефон, тот самый, по которому он тебе звонил, всплывет и выяснится, что ты была последним человеком, который разговаривал с ним?
— Не всплывет.
— Откуда такая уверенность? Ты же не знаешь, где он.
— Если до этого времени не всплыл, то чего бы ему появиться сейчас? Нет-нет, я надеюсь, что этого не случится.
— Вот ты позвонила ему ночью. Он был дома, с женой, спал. На что ты надеялась?
— Па, я знала, что она уехала. Я сама, своими глазами видела, как она вышла из дома, села на машину и укатила. Это было очень поздно… И только после этого я позвонила ему. Я разбудила его, но он не злился на меня, нет. Вернее, сначала разозлился, спросил, зачем я ему звоню так поздно…
— Скажи мне, ты стояла у него под окнами? Иначе как бы ты узнала, что его жена уехала?
— Да, ну и что? Я же любила его, па.
Она, эта большая девочка, села к отцу на колени и обняла его за шею. Она так горько плакала, а Воронков так нежно гладил ее по голове, что я в какой-то момент забыла, что она моя соперница и что это именно с ней мой муж проводил время, украденное у меня. Я увидела в ней брошенную матерью девочку, любимицу отца, который, однако, при всей своей заботе и нежности к ней не сумел помешать развивающейся внутри ее болезни и теперь чувствовал себя виновным в том, что все случилось так, как случилось.