Красный лик. Мемуары и публицистика - читать онлайн книгу. Автор: Всеволод Иванов cтр.№ 76

Но занятие Приморья красными означало бы одно — перерыв той преемственности, с которой сознательным национальным русским обществом велась борьба против нелепой нашей революции.

Русская контрреволюция отнюдь не есть Вандея, желание во что бы то ни стало восстановить старое во всей его красе. Нельзя забывать, что русское общество было всегда прогрессивного образа мыслей. И если оно выступило против своей же революции, то именно против татарщины её.

Татарский социализм — крылатое слово Маркса брошено не зря. И боровшееся против него поголовно русское общество тем самым оправдывало русскую революцию, спасало положение, было теми Семью Праведниками, на которых держался мир.

Приморье, до июля текущего года, было примером того, как русское общество могло бы, признав март 1917 г., устроить свою гражданскую жизнь. Худо ли, хорошо ли — а могло сделать.

И вот последний клочок русской земли, ведомый русским обществом, — исчезает в кровавом красном море диктаторства интернационала.

Россия должна начинать всё сызнова, без традиций, без преемственности с прошлым…

И нам — опять рассеяние, опять диаспора, до тех пор, пока оттуда не свергнут будет Красный Лик.

И то и другое — спасение. И град Китеж, и Монт-Сальват (в «Парсифале»). Здесь — город, тын, укрепление. Там — гора, замок, бург. Тут оборона — князья. Там оборона — князья и герцоги. Но несмотря на эти сходства — сильно различны пути. Православный путь разнствует здесь от католического. Или русский — от татарского?

И то и то — явили широкой современной публике два гениальных композитора — Римский-Корсаков и Р. Вагнер. Современной публике нужна опера, нужно музыкальное оформление, чтобы заставить петь строки сказаний, которые раньше звучали достаточно просто в рыцарской обаде, песне менестреля или в сказывании сказателя под перебор гуслей!.. Публике современности нужно пение, как нужно заходящее солнце готическому собору, чтобы расцветить всеми цветами радуги его чудесные витражи, полные священных историй…

И есть ещё одно сокровенное качество у музыки. Мрачный философ Франкфурта-на-Майне — А. Шопенгауэр верил и учил, что истина вещей скрыта от рассудочного познания под неким покровом богини Майи, обманчивым и блестящим. Только в интуитивном, в «одним взмахом постигании» можем мы постигнуть суть вещей, и эта суть — есть воля. И это постижение — есть само искусство, а первое из искусств есть музыка, поскольку она воспроизводит волю саму по себе, без всякого образа.

И в этих двух опусах, в их музыкальном воплощении двух корифеев музыки мира — Римского-Корсакова и Вагнера — мы видим два типа воли — волю германскую и волю русскую. Воля германская — достижение, увенчанная борьба. Воля русская — тихая созерцательность «под точкой зрения вечности», в которой все земные вещи преходят, как дым, как воск от лица огня. И трубные волевые устремления Вагнера в русском творении Корсакова сменены церковными сладкими напевами; германская драма соответствует русской мистерии.

Но, несмотря на все разницы подхода к ним, — и Монт-Сальват, и град Китеж охвачены общим золотым ореолом вечной божественности, которая струится по их горнему лику, как дым лампад пред ликом икон.

Есть Гора Спасения, замок, который высится в горах; прекрасно описывает его немецкая сага:

— Пред ним — Парсифалем — открылся лес, а там горы, и высоко над пропастями, скалами и верхушками зелёных дерев вознёсся в вечернем свете зари замок. Он был прекрасен и могуч, окна у него сияли, а у всех зубцов, на всех башнях стояла стража и зорко смотрела в вечереющую долину…

Рыцарь Парсифаль заехал туда и видел странные картины, когда печально пировали рыцари в огромном тихом покое. Сам король Амфортас лежал, умирающий, на ложе, и мимо него проносили в процессии окровавленное, кровью капающее копьё, на которое все рыцари смотрели сквозь слёзы… А после вышла из внутренних покоев молодая женщина, и в руках у неё сияла, подобно солнцу, Чаша, та самая, из которой Спаситель пил на Тайной Вечере, — св. Грааль…

Парсифаль, видя такую скорбь, постеснялся спросить, что такое происходит в этом замке, и утром рано выехал из него, никем не замеченный… Но как только он очутился за стенами, стража и пажи заняли сразу все стены и стали его бранить, называя его жестокосердным. Он должен был спросить, что с ними, должен был прийти им на помощь!.. Ведь Амфортас совершил грех, копьём ранив из-за любви к женщине соперника…

Лишь впоследствии Парсифаль, много изведавший, сердцем чистый простец, приходит снова к Монт-Сальвату и входит туда: он в состоянии вести дело Грааля, защищать правых и невинных, помогать угнетённым и творить добро…

— Когда Парсифаль скакал по широкой дороге к воротам замка, — гласит сказание, — радостно закричали все сторожа на зубцах и башнях, затрубили рога, открылись ворота, и через подъёмный мост навстречу рыцарю понеслась ликующая толпа рыцарей Грааля, с гербом в виде голубя на щитах и на доспехах.

— О господин! — кричали они, — ты несёшь спасение! Твоё имя сияет на Чаше св. Грааля… Бог снова возвращает Монт-Сальвату все его былые силы… И мы будем Ему служить вечно всей нашей силой… С нас снят грех, заклятье!

А в великом зале св. Грааль вынесла возлюбленная Парсифаля — Кондвирамур, и среди крика и ликования рыцарей, вернувшихся к жизни, умер, счастливо улыбаясь, король Амфортас: земля приняла его, простив грех!..

* * *

В противность этому католическому ощущению реальной жизни, которое мы видим в легенде о Монт-Сальвате, — иной совершенно мистикой пронизана легенда о граде Китеже. Православие родилось ведь не на равнинах Европы, прохладных и спокойных, оно пришло на Русь из пустынь Сирии, Палестины, Ликии, Капподокии и Египта. Православная мистика возникла там среди душных раскалённых песков, где страсть не представляется сладостной и прекрасной любовью, о которой можно петь миннезингерам, а наоборот, мучит тех, кем она овладела, мучит подобно дьяволу… Это не спокойное рыцарское отношение к женщине — нет, это сам раскалённый пылающий Восток. В одном рассуждении монаха мы читаем:

— В юности пылкость чувств моих была так велика, что даже в лесной тиши я был точно в кипящем котле и не чувствовал прохлады воздуха. Я избегал женщин, но достаточно мне было увидеть бутылку или погремушку из тыквы, чтобы представить себе женщину…

Поэтому — православие возглашает проклятие плоти, отвращение к видимому миру. Анахореты — Антоний, Павел, Симеон, Мария и другие занимают воображение всего народа. По всем пустыням — египетским, сирийским распространяется монашество. Вокруг столпа Симеона Столпника в V веке вырастает монастырь для паломников, с огромными гостиницами, домами, службами и, конечно, с храмами. А потом на этом святом месте выстроен целый город, по-теперешнему — Деир Семон. Историки нам сообщают, что в Египте пустынников больше, нежели жителей в египетских городах.