– А ты думал, я других буду толкать на это безрассудство?
В конце концов хёвдинги согласились с Рагнвальдом. С датской частью войска он пошел вперед, а Эйрик со свеями остался, захватив первый город кривейти. Здесь никто не сопротивлялся: увидев на реке почти двухтысячное войско, местные хёвдинги открыли ворота и вышли просить мира.
– Как бы Эйрик того, не свалил назад с нашей добычей! – смеялся Оддвар.
– Не свалит, – успокаивал Рагнвальд. – Тогда ведь он не узнает, достиг ли я Пути Серебра, и умрет от любопытства.
И вот, похоже, цель была близка. Держа меч в опущенной руке, Рагнвальд вышел назад за ворота.
– Слушай, конунг! – окликнул его Хелльгейр Зуб. – А может, это не тот город? И конунг живет вовсе не здесь?
– Висислейв! – закричал Рагнвальд. – Найдите мне кого-нибудь из вендов! Пусть спросят у местных: это тот город или нет?
Вдоль тропы закричали, отыскивая вендов. Рагнвальд огляделся. Чуть в стороне от ворот прямо на земле сидели две женщины, вернее, женщина с покрывалом на голове и девушка с длинной косой. Обе рыдали. Присмотревшись, он увидел, что они склоняются над вытянутым телом мужчины в кафтане из простой серой шерсти и со светлой бородой. По положению тела Рагнвальд сразу отметил: мертвец.
– Эй, девушки! – окликнул он. – Этот город – Полоцк?
Услышав зовущий чужой голос, Звенислава подняла голову. Перед ней стоял русин, кажется, довольно молодой; шлем наполовину скрывал его лицо, но на плечо падал хвост очень светлых спутанных волос. В руке он держал меч с кровью на клинке.
– Эй, квиннур! Се град йест Па-ла-тес-кья?
Не сразу Звенислава поняла, о чем он и чего хочет. Перед ней лежало тело отца: он уже не дышал, но когда отлетел его последний вздох, она не поняла – в это самое время над ними гремела клинками, топотала ногами и трещала щитами битва.
Но теперь все кончено. Отец мертв, ворота раскрыты, внутри городца и перед ним, на всем протяжении берега – русы. Из ворот вышел еще один, вскинул рог и победно задудел, давая понять: город пал!
Звенислава встала. Волосы растрепались и облепили мокрое от слез лицо. Она хотела убрать их, чтобы лучше видеть, но и руки оказались липкими. Подняв ладони, она увидела на них грязь из пыли и засохшей крови. Крови ее отца.
– Змей ты проклятый! – хрипло от плача закричала она. – Чтоб тебе лопнуть! Чтоб тебя разорвало! Ты убил моего отца! Ты всех наших людей убил! Будь ты проклят! Чтоб род твой сгинул навек! Чтоб тебе ни отца, ни матери, ни детей не увидать! Гнида ты косматая, чтоб тебе первым куском подавиться!
Дрожа от ярости и негодования, вытеснившими прежний страх, она приближалась к нему, держа перед собой окровавленные руки. Холм и берег были залиты дыханием смерти; неслышно стонали духи погибших, рея над неподвижными телами; Звениславе казалось, что она властна, будто сама Марена, собрать эту боль и горе в ладони, слепить в плотный ком и швырнуть в того, кто все это сюда принес!
– Что ты наделал, падаль подзаборная! Чтоб тебя псы сожрали без погребения! Чтоб тебе свой дом разоренным увидеть, как мы увидели! Чтоб тебе в один день все потерять, как мы потеряли! Чтоб твоих детей у тебя на глазах убили!
Рагнвальд недоверчиво смотрел на тонкую юную девушку, которая шла к нему, в ярости выкрикивая что-то непонятное, и протягивала грязные ладони.
– Чтоб тебе от руки холопа умереть! – Подойдя вплотную, она ударила его обеими ладонями по груди, будто перенося на них свое проклятие вместе с кровью Всесвята. – Чтобы и рода твоего памяти не осталось, один позор навеки!
– Хватит! – Рагнвальд схватил ее за запястья; она рванулась, но не смогла освободиться. – Что она говорит, кто-нибудь понял?
– Приветствует тебя! – пояснил запыхавшийся Прибина – первый из вендов, кого нашли. – Но лучше ей перестать. Это есть Полоцк? – обратился он к самой Звениславе. – Где ваш кнедз? Всасвит его имя, так?
– Вон он, – Звенислава, которую Рагнвальд все еще держал за обе руки, обернулась и кивнула на тело. – Вон лежит отец мой, возле него мать моя. Загубили вы князей полоцких, загубили род полочан. Да забудут вас боги ваши, как нас наши забыли!
Рагнвальд выпустил ее руки.
– Вигго! Вон лежит их конунг. Перенесите его куда-нибудь в приличное место. Женщин отведите в их дом. Ульвид, собираешь раненых, потом мертвых. Вальгаут, выставляй стражу у кораблей и за воротами. Здесь мы останемся, пока не подойдет Эйрик.
* * *
Когда явился Эйрик со второй половиной войска, вокруг Полоцка уже не осталось почти никаких следов битвы: только ветер носил по округе остатки погребальной гари. Отдышавшись, Рагнвальд первым делом выгнал уцелевших полочан, мужчин и женщин, собирать мертвых и готовить крады. Стояло жаркое лето, и он не хотел, чтобы по всей округе запахло мертвечиной, а потом в его войске пошли повальные болезни. И потянулись к ярким летним небесам густые столбы черного дыма, теплый ветер понес запах паленой плоти… Среди зелени лета, блеска воды в Двине, под голубыми небесами все это казалось страшной ошибкой богов. Женщины причитали, не веря, что это возможно: погиб князь, перебита полоцкая дружина, в городе враг, а боги будто не заметили ничего – не уронили дождевой слезинки, не нахмурились облаками, не прогремели гневно громовым раскатом…
Никогда от основания города не видел Полоцк такого многолюдства. Все луговины вокруг были заняты шатрами и шалашами, людьми и скотом. Будто целый народ снялся с места и переселяется за тридевять земель! К почти двухтысячному войску прибавился голядский полон – несколько сот человек, молодых женщин, девушек и отроков, да пара сотен голов разного скота, служившего им всем для прокормления. Население самого Полоцка – женщины городца и окрестных весей, пытавшиеся здесь спрятаться, с полсотни мужчин, уцелевших после разгрома войска, – тоже жили как в плену, в тесноте и страхе. Никто их не запирал, но как убежишь через плотно забитый русами воинский стан, окруженный дозорами? В воздухе постоянно висел негромкий гул, похожий на пчелиное жужжанье, в который сливались голоса, мычание и блеяние. Рагнвальд, опытный в делах управления большими войсками, велел вырыть много глубоких отхожих ям, иначе вскоре по округе стало бы невозможно пройти.
Сразу после битвы Рагнвальд отправил своих вендов к уцелевшим мужчинам – выяснить, кто у них теперь за старшего. Женщины во главе с княгиней уже собрали своих раненых и осмотрели убитых. Радим пал у моста, Гудима – на полпути к городу, Богуслав – прямо в воротах. Из княжьей родни, хотя бы дальней, удалось отыскать живым только Велизара: у него оказалась разбита голова, видимо, обухом секиры, и он лежал замертво. Но череп остался цел, и отыскавшая его княжна Велизара, уже начав причитать, обнаружила, что старик дышит.
Его перенесли во Всесвятову избу в городце, и он даже пришел в себя чуть погодя, но для переговоров пока не годился. В обчину, где полочане справляли священные праздники и собирались на совет, привели с десяток старших мужчин из уцелевших воев. А на почетном месте перед очагом, в окружении деревянных столбов-чуров, сидел беловолосый русин с красноватым обветренным лицом, с заметной ссадиной на переносице.