Но Инна не обращала никакого внимания на подругу. Она была целиком и полностью поглощена новым персонажем, явившимся к ним из развалин деревни.
– Бабушка, – жалобно произнесла она. – Вы на нас не сердитесь, пожалуйста. Мы не хотели тревожить ваш покой. Мы просто заблудились!
– Вижу, что заблудились, – ничуть не сердито произнесла старуха. – В Прянишкино уже с полвека никто по делам не приезжает. Разве что Соловей-разбойник иной раз заглянет, меня, старую, проведать. Да Змей Горыныч, коли по делу куда соберется, тоже ко мне завернет невзначай. А больше – нет, больше сюда никто дорогу не знает.
И, сделав это заявление, старуха вновь уставилась на подруг.
– Похоже, старушка сошла с ума, – вполголоса произнесла Инна.
Ее слова предназначались одной лишь Марише. Но старуха их услышала и страшно обиделась.
– Не глупей тебя, девка, буду! – сказала она. – Вот поживешь с мое в глухомани, еще и не в такие вещи верить начнешь! Это вы, городские, думаете, что весь мир заканчивается за чертой ваших улиц. А на самом деле в мире много такого, о чем вы и понятия не имеете, пока сидите в своих каменных джунглях!
Несмотря на странный былинный вид, выражалась бабка вполне грамотно и культурно. Она явно имела в своем активе и высшее образование, и совсем другую, отличную от прозябания в заброшенной деревне, жизнь.
Кто она такая? Возможно, сельская учительница, отошедшая уже на старости лет от школьных дел, но решившая не возвращаться в столь нелюбимый ею город? Или кто? Беглая преступница, живущая в заброшенной деревне, где, в общемто, не нужны ни паспорт, ни другие документы? Или просто душевнобольная, удравшая из психушки? Так кто же она?
Спросить подруги не посмели. Но старуха сама ответила на этот вопрос.
– Я местная жительница, – совершенно спокойно пояснила она им. – Родилась в этой деревне. Потом война забросила меня далеко за Урал. Жила там. Вышла замуж, родила детей, овдовела. Дети выросли, внуков воспитывают сами. Я им особенно не нужна. Да и тоскливо както у меня на душе вдруг стало. Вот я и подумала – а не вернуться ли мне туда, где я родилась? Надумано – сделано! Собрала я свои пожитки, да и в путь.
– И дети вас не удерживали?
Легкая улыбка скользнула по лицу женщины.
– Видать, таких уж детей я вырастила, что они и без меня способны управиться. Никто меня особо не задерживал. Да я им и не сказала, что навсегда от них уезжаю. Сказала – погляжу, что на моей родине делается, да и обратно подамся.
– И давно вы тут?
– Да уж года три точно прожила.
– И дети до сих пор вас не хватились?
– Как видите, – пробормотала старуха.
Подругам стало жаль старую женщину. Что за дети у нее такие? Сволочи, а не дети! Старая женщина живет среди леса одна-одинешенька! А вдруг ей станет плохо со здоровьем? Кто ей поможет? Вокруг ведь никого, одни березы да ели.
– А как вас зовут?
– Всю жизнь люди Лизаветой кликали. Ну а для вас, молодых, стало быть, получаюсь я Елизавета Ивановна. Отцато моего Иваном звали. Одно только отчество от него мне в память и осталось. Все остальное война вместе с отцом унесла.
– И вы тут живете совсем одна? Без соседей?
– Есть у меня соседи, – отмахнулась старуха. – Лесник, дядя Паша, любит ко мне заглядывать. Да только какой он мне дядя? Наоборот, во внуки мне годится. Молодой еще. Он мне – мучку и дрожжи, а я ему – пирожки с черникой да с грибами. Он у нас большой охотник до выпечки! А жена его у печки возиться не любит. Она у него ученая, за зверями да за птицами следит. Ну куда ей с тестом возиться! Да и то сказать, детей у них нет. Ради кого ей у печки жариться? Наварит мужику своему сосисок с макаронами, кетчупом все это зальет, сверху чеснока или петрушки покрошит – и кушайте, пожалуйста. Спагетти-томато!
Подруги вновь машинально отметили, что старушка совсем не проста и явно знавала лучшие дни, но продолжали слушать ее дальше. Их не оставляла смутная надежда, что жительница этой заброшенной деревни Прянишкино сумеет поведать им чтолибо о судьбе Петровны. Ведь воспитательница тоже была родом из этого места. Во всяком случае, так было записано у нее в паспорте. И подруги не видели повода, чтобы сомневаться в написанном.
Итак, Петровна была родом из Прянишкина. И уж коли тут все жители носили одну фамилию, стало быть, они были родственниками.
– Скажите, – перебила старуху Мариша. – А Ольга Петровна Прянишкина кем вам приходится?
Старушка тут же забыла про лесника Пашу с его пирогами и научной лентяйкой женой. Глаза у нее загорелись, и она забормотала:
– Ольга? Петра дочь? Это какого же Петра дочь? Того, что Федора сын был? Или того, что Павла?
Вот таких подробностей подруги не знали. Но оказалось, что им и не нужно их знать.
– Нет, – продолжала рассуждать вслух сама с собой старушка. – У дяди Федора детей совсем и не было. Все в младенчестве перемерли. Он под старость, овдовев, к брату жить перешел. А вот у дяди Павла, наоборот, детей много было. Но вот Ольги я среди них чтото не припомню. Хотя, погодите! Была! Была такая девчонка! Перед самой войной она у нас в деревне появилась. И звали ее Ольгой, верно. Только она дяде Павлу не родная была.
– Как не родная?
– А так. Он ее к нам в деревню из леса привел.
– Как из леса?! – еще больше поразились подруги.
– Ну заблудилась она. От своих отстала или еще что… Не знаю. В начале лета дело было. Девочка красивая такая была, в городском платье. Нарядная очень. Туфли, бантики, платье все в рюшах… Мы всей деревней сбежались на нее полюбоваться. Только вредная она была очень. В руках целый кулек шоколадных конфет у нее был, а никому ни одной конфетки не дала. Все твердила, что это ей папа с мамой дали и велели все до крошечки самой скушать. В субботу это было. Дядя Павел уже хотел в понедельник в район ехать, о приблудившейся девочке там рассказать. Да в воскресеньето война и началась. Не до нее всем както стало. В каждую семью повестка пришла. А кому и не пришла, так те сами добровольцами на фронт записались.
И рассказ старухи потек помаленьку. Как многие старые люди, она очень хорошо помнила дела давно минувших дней. И поэтому легко и без напряга вспоминала, как потекла жизнь в деревне после того, как все взрослые мужчины ушли на фронт.
– Одни бабы и дети в деревне остались. Дядя Павел перед уходом на войну все же сказал кому следовало про девочку приблудную. Дескать, заберите найденыша или родителей ее найдите. Только к нам за Олей так никто и не приехал. А жене дяди Павла самой в район ехать было недосуг. На ней и хозяйство, и дети, и мужская работа, и женская. Где уж тут о чужачке беспокоиться. Жива, здорова, ну и слава богу. Родители спохватятся – сами прибегут.
Но время шло, а за противной Олей никто не приезжал. Нарядные ее туфельки быстро истерлись на деревенских камнях. Платье порвалось и запачкалось. А кружевные чулочки превратились в лохмотья, и мальчишки утащили их на реку, чтобы сделать парус для своего игрушечного плота. И скоро все както забыли, что Оля им не родная. Живет себе девочка и пусть живет. Тихая, не шумит, вещей не ломает. А много она все равно не съест, так зачем же лишний раз дергаться?