Сергей Ефимович осознал, что в прямом и фигуральном смысле глупо топчется на месте, что привело его в некоторое раздражение.
«Как она сказала – птичье торжище? Ох, уж эта Вера с её воспалённым воображением и любовью к разным выспренним словечкам. Помнится, даже один из ранних своих романов так и назвала – «Торжище брака», совершенно не подозревая, что словечко сие из воровского лексикона и означает, ни много, ни мало – вещевой мешок.
Дойдя до крайней степени раздражения, Крыжановский окончательно решил прекратить поиски.
– Шут с ней, с запиской! – объявил он своё решение Тромбону. – Но, коль уж пришёл, хоть накормлю вас, горемык сердешных, и то дело!
Какаду внимательно посмотрел одним глазом и произнёс:
– Кушать подано!
Сергей Ефимович, усмехнувшись, раскрыл мешочек с кукурузным зерном. Внутри рука сразу нащупала скомканный листок бумаги. «Верина записка! Всё, как и говорилось – где птичье торжище, там и она, записка. Да, сей выкрутас иначе, как сомнамбулическом трансом, не объяснить».
– Кушать подано! – вежливо напомнил хозяину об обещании Тромбон.
– Повремени, любезный друг! – бросил Сергей Ефимович, а сам с несвойственной себе нетерпеливой поспешностью развернул скомканный листок. Выведенная знакомым нервным почерком по-французски надпись гласила:
«Восторжествует вскоре правосудие, невинной жертвою его падёт мыслитель. Могучий Гектор умер, как актёр на сцене, его убийцы – подлые ахейцы вновь ладят деревянного коня, и козни строят против самодержца, что, словно агнец, приготовлен для закланья. К их выгоде пророк фальшивый знаменья огненные деет в небесах. Но – ложь они! Правдиво лишь столетнее проклятье – всё кончено, и Илион
[15] падёт…».
– Сомнамбулизм, однако! – поскучнев от прочитанного, пожаловался попугаю Сергей Ефимович. – А я ведь, грешным делом, решил, будто найду нечто важное касательно моей персоны. Ох, уж эта Вера!
– Что с вами, барыня?! – немедля согласился пернатый собеседник.
– Правильная мысль, любезный друг, выкрутасничать наша барыня изволит, вот что! Привыкла в своих романах нагонять грошовой таинственности, так сказать, разжигать любопытство у людей, чтобы те, позабыв всё на свете, увлекались сверх меры и продолжали читать, пока глаза на лоб не вылезут. А нынче и в насущной жизни пытается сотворить то же самое – мол, извольте, дорогой братец Сергей Ефимович, забросить государственные дела и заниматься исключительно трактовкой туманного и вздорного пророчества. Не дождётесь, госпожа сочинительница, не на того напали!
Эту пылкую речь Тромбон встретил с должным восторгом – нагнул голову и захлопал крыльями.
Сергей Ефимович без сожаления сложил вчетверо пресловутую записку и сунул в портмоне – когда Вера Ивановна окончательно придёт в ум, пусть объясняет смысл написанного.
На том и порешив, он неспешно покормил птиц и поднялся в кабинет работать над «Законоположением». Углубившись в размышления, Крыжановский не сразу заметил, что в помещении он уже не один. Лишь подойдя к столу, обратил внимание на человека с пистолетом в руке.
– Как вы сюда попали, милейший? – опешив, воскликнул его превосходительство.
– Уж, поверьте, не через главный вход, – слегка картавя, заявил незнакомец. – Сподручнее вышло через чёрный: старик с лакейскими бакенбардами так спешил куда-то, что позабыл запереть дверь.
«Знакомая физиономия, где я мог её видеть? – подумал Сергей Ефимович –Высокий лоб с залысинами, редкая бородёнка и горящие пылом глаза… Это не грабитель: можно предположить, что вернулся и решил свести счёты один из бывших подопечных, коих моими стараниями немало ушло кандальным трактом в Читу».
– И что вам угодно? – высокомерно вздёрнув подбородок, поинтересовался Крыжановский
– Народ вынес вам смертный приговор, который я уполномочен исполнить! – зло процедил незнакомец. – Да свершится правосудие!
– А-а, террорист! – просветлел лицом Сергей Ефимович, внезапно поняв, кого ему напоминает незваный гость. Центрального персонажа с картины Ильи Репина «Не ждали» – вот кого!
«Картине четверть века, значит, сей субчик никак не мог служить Илье Ефимовичу натурщиком, слишком молод… Верно, лицо другое, но типаж – тот же! Но как тонко гениальный художник в своё время схватил натуру подобных людишек!»
– Террорист – слово отжившее, за ним нет будущего, – с возмущением заявил картинный персонаж. – Я имею честь представлять боевой авангард международного революционного движения.
– Что же, в таком случае, читайте ваш приговор, – пожал плечами Крыжановский. – Или вы меня без чтения такового пристрелите?
– Зачем же? – с ещё большим возмущением произнёс господин «Не ждали», и полез свободной рукой во внутренний карман. – У нас всё по справедливости…
«Самое время молниеносно броситься на пол – стол надёжно защитит от выстрела и, пока убийца будет преодолевать дистанцию, выхватить из ящика старый добрый «Лист клевера»
[16], – решил Сергей Ефимович, но тут же вспомнил то, что напрочь перечеркнуло столь спасительное намерение. – «О, нет! Ведь оружие изъято с привычного места в ящике стола и спрятано в сейф, дабы до него не добрался проныра-Герочка!»
Между тем, террорист развернул бумажку и взялся бубнить про «именем угнетённых масс», и «многочисленные преступления режима», а Сергей Ефимович, покоряясь своей участи, отвернулся и стал смотреть в окно.
Во дворе всё ещё забавлялись Герман с Натальей. Внезапно несносный мальчишка размахнулся и запустил снежком в любимую тётушку, угодив той прямо в лицо. Удачный бросок вверг Германа в такую радость, что он принялся весело плясать и хлопать в ладоши.
«Сколько снегу намело, значит, по приметам, быть году хорошим и обильным! – С тоской подумал действительный статский советник. – Жаль умирать в такое славное время. Впрочем, умирать в любое время жаль, даже в самое худое… Восторжествует вскоре правосудие, невинной жертвою его падёт мыслитель – так, кажется, написано в зловещей записке. Мыслитель – это про меня, что ли? Выходит, на этот раз Вера не ошиблась, как некогда с лошадью. Эх, лучше бы наоборот…
– Сударь, предлагаю вам повернуться и встретить смерть лицом, как подобает мужчине, – закончив чтение, патетически вскричал террорист.
– Стреляйте так! – вяло отмахнулся Крыжановский. – Мне в последний миг угодно смотреть не на вас, а на то, что мило сердцу… И на то, чему я всю жизнь служил.
Последнее заявление касалось фигуры Правосудия, каковая после памятного наказания до сих пор сиротливо обреталась на подоконнике.
– Нет уж, повернитесь!
– Извольте! – согласился Сергей Ефимович.