– Мастерица ты, Мари, туману нагонять – не хуже загадки задаешь, чем мое подсознание, стоит лишь прийти откровениям свыше, – в шутливом тоне ответствовала прорицательница. – В чем же интрига? Впрочем, думаю, до вечера дотерплю – ибо чувствую, не все можно телефону доверить… Ну, да раз ухой манишь, так и быть – приеду. Да я, признаться, и сама собиралась звонить Сержу по поводу цеппелина, но, коли есть лишняя возможность с вами увидеться, то так тому и быть – еще лучше. Что же, ждите к половине седьмого!
– Вот только, Вера, не хотела бы я, чтобы Серж о том, что у нас с тобой разговор назначен, сейчас же узнал – ты же знаешь, разволнуется как обычно, а ему и без того волнений хватает – доктор даже рекомендовал покой. Так что, ты с ним вначале о делах поговори, а потом мы с тобой и посекретничаем за чаем в моей комнате.
– Конечно, дорогая ты моя, о чем речь? Как скажешь, так и сделаем, – заверила Вера Ивановна упавшим голосом.
Опустив трубку на рычаг, Мария Ипполитовна отругала себя за бесчувственность – говоря о покое для Сергея Ефимовича, она совершенно выпустила из вида плачевное состояние нервов самой Веры Ивановны, которой теперь до самого ужина предстоит терзать себя подозрениями. Однако сказанного не воротишь, и Мари отправилась распорядиться насчет ужина, а заодно проведать чересчур подозрительно приумолкшую молодую парочку.
«Уж не сбежали ли опять куда на поиски приключений? Ох, если это так – задам я трепку примерную этому Циммеру, как в прошлый раз не спущу, буду к Сержу аппелировать, дабы присмирить помог! Да что же это за напасть такая – и сам егозит, и девчонку на разные шалости сманивает! Юность порывиста и нетерпелива, дай Бог сил доглядеть за сиротой!»
Посетив вначале кухню, достойная дама вернулась и постояла секунду у дверей гостиной, прислушиваясь, но в тот же момент из комнаты раздался едва различимый девичий смех – то прыснула и подавила вырвавшийся хохоток Оленька.
– Та-а-к, господа, как дела? Надеюсь, не скучаете? – притворно грозно насупившись, Мари вошла в комнату. Голубки сидели подчеркнуто по разные стороны кушетки, но при этом вид у них был самый презабавный – ни растерянность сразу вскочившего при ее появлении Павла, ни пунцовые щёки девушки не остались незамеченными.
Желая сгладить неловкость, Мари подошла к раскрытому роялю и пробежала пальцами по клавишам.
– Музыка, музыка! Тетушка, сыграйте нам, ну, пожалуйста! – радостно захлопала в ладоши девушка. Будучи обучена музицированию поздно, она не имела особого таланта к этому занятию. Однако, чужую игру любила страстно, какое бы произведение не исполнялось.
– Что же вам сыграть? – подобрев, спросила Мари.
– «К Элизе», ну, и еще что-нибудь из Чайковского, пожа-алуйста! – протянула Оленька в предвкушении.
Начав играть, Мари вскоре так увлеклась, что уже не замечала бега времени. Отвлеклась она лишь тогда, когда из университета вернулся Фёдор Щербатский.
Следует отметить, что, вопреки обычной своей беспечности, профессор весьма близко к сердцу принял повествование Сергея Ефимовича, полностью разделив заботы шурина. На время переехав к Крыжановским, Фёдор Ипполитович днём отсыпался, а все ночи напролёт честно дежурил, не смыкая глаз. Дом-крепость он впервые покинул лишь сегодня – съездил на кафедру и договорился о переносе своих лекций на более отдалённое время.
Войдя в гостиную, профессор тихо присел в кресло, вместе с остальными погрузившись в музыку, да так и задремал.
Когда часы пробили шесть, Мари спохватилась.
– Совсем забыла, сегодня Верочка к ужину пожалует, а с минуты на минуту – Сергей Ефимович, он обещал не задерживаться. Пойду, распоряжусь, чтобы накрывали не в столовой, а в гостиной…
… Вскоре и в самом деле приехал со службы Сергей Ефимович, а следом за ним – Вера Ивановна. За стол сели по заведенному хозяином обычаю ровно в семь. Сразу стало ясно, что госпожа-сочинительница хорошо подготовилась к встрече с его превосходительством. Сколько тот ни пытался уйти от разговора о Циолковском и его дирижабле, ничего не вышло.
– Такие люди как Константин Эдуардович рождаются раз в сто лет! – проникновенно вещала Вера Ивановна. – Это ведь Леонардо наших дней. Тот опередил своё время – этот тоже!
– Как, неужели господин изобретатель ещё и живописью балуется? – деланно удивился Крыжановский.
– Он – талантливый литератор! – нервно парировала Вера Ивановна. – Но не это существенно, а другое: России повезло, что Костик появился именно у нас. Его идеи, они ведь не только продукт математического ума, но, в большей степени – продукт души. Нет, не так даже: Костик мог родиться только в России, и больше нигде в мире! Я жила в Европе, и знаю точно: там души нет, ум есть, а души – нисколько.
– Так я не против, да мы и договорились с господином изобретателем – он должен мне телефонировать…
– Дирижабль полностью готов к полёту, о чём тебе официально сообщаю, –твёрдо объявила Вера Ивановна. – Остаётся вывести его из ангара, и – в небо!
– Так отчего же не он сам, а через тебя это передаёт?! – возмутился Сергей Ефимович. – Что за мужчины пошли!!!
– Константин Эдуардович очень застенчив, кроме того, им слишком часто пренебрегали, вот и опасается, – поморщилась мадам. – А потому, прошу тебя и заклинаю, Серж, сделай так, чтобы дирижабль взлетел. И не только взлетел, но был замечен – кем следует.
– Могу обещать одно: своё личное присутствие при первом полёте. А дальше – по результатам. Костику же передай, пусть ждёт в готовности – завтра или, самое позднее, послезавтра взлёт. Если, конечно, погода позволит, – Сергей Ефимович взял с колен салфетку, бросил её на стол и встал, давая понять что разговор, а равно и ужин, окончен.
Далее мужчины принялись за кофе и сигары, а Мария Ипполитовна с Верой Ивановной отправились в комнату хозяйки пить чай.
Оставшись наедине с Верой, Мари, без лишних предисловий, передала ей весь разговор с Оленькой. Обе женщины, глядя друг на дружку, озадаченно замолчали.
– Что ты думаешь по этому поводу, Мари? Говори как есть, начистоту: нечего нам с тобой таиться… – наконец проронила Вера. – Послушай, а ты не допускаешь мысли, что тут может быть замешана le fеmme?
– Женщина? У Семена Васильича?! Впрочем, он – мужчина видный, но, mon cher, к чему тогда вся конспирация, кунштюки с переодеваниями и прочее… – на словах отметая собственные утренние мысли, убеждала подругу Мари. – Шел бы он, действительно, к даме – так что же? Принарядился бы, наверное, а то… Чуть ли не в дворничьей сермяге, если верить словам Оленьки. Впрочем, есть еще малейший допуск, что детям просто привиделось невесть что, а может, и вовсе обознались! Ну, мало ли кого можно встретить на улицах, может, просто похожий человек…
– Все так, милая Мари! А пуще всего удерживает меня от злых мыслей то, что за всю нашу семейную жизнь у меня не было ни единого повода усомниться в его добропорядочности! Но, вот сейчас, размышляя над твоими словами, складываю в мозаику разрозненные кусочки, и итог мне не очень нравится. Я ведь уже говорила, как сильно он изменился в последнее время… Я себя убеждала: ну, рассеян стал – так ведь немолод, меньше внимания стал уделять домашним делам – на службе утомляется, меня, порой, не замечает – но за годы, что мы вместе, юношескому пылу не грех и поугаснуть, сойти на «нет»… Но сейчас, даже и не знаю… Будто другими глазами глянула на всю эту историю. В самом деле: думает вечно о своем, и равнодушен, но все как-то чересчур, будто дома, а будто – и нет его. Отсутствует, в другом месте мысленно витает.