Беглый - читать онлайн книгу. Автор: Винсент Килпастор cтр.№ 6

У меня как крылья за спиной выросли. Надо помогать мужикам под замком — сам там сидел.

Стал раздавать быстро и чётко — будто спортсмен, немного замешкавшийся на старте и теперь уверенно нагоняющий упущенное время.

Все шло гладко, как по маслу, пока я не дошёл почти до самого конца продола. Тут у меня хлеб вдруг взял и закончился. А вот хаты? А вот хаты-то совсем даже ни закончились. Боже мой!

Наступил апогей кошмара. Хлеба не хватило. Хлеба, понимаете? Паек мужиковских — святая святых. Наверное, кусков сорок, а то и поболе не досчитался. Да как же это?

Хотя — какая уже разница — как же это? Мне теперь крышка — это ёжику понятно. Самое малое, что теперь произойдёт — это то что меня немедленно опустят, и уже завтра, в это же самое время я буду играть на этом самом продоле в хоккей со шваброй. Стану новым третьяком или овечкиным.

В единственной на таштюрьме хоккейной команде состоящей из парней с нетрадиционной сексуальной ориентацией.

Самое страшное в тюрьме — стать хоккеистом.

Это не только ведь унижение достоинства — им еще и самую грязную и тяжелую работу поручают. Как неприкасаемые в индуизме вообщем. А вот интересно — творцы кодекса понятий на индуизм опирались? Кастовую систему? Или на тут нашла выход подозрительная близость Маркса с Энгельсом?

Блин — ну какой к черту индуизм? Мне уже кашу пора бегать раздавать, а я еще хлеб сдаю. А хлеба — не хватает. А может теперь в тюрьме из-за моей безалаберности вспыхнет бунт и мне непременно добавят срок. Организация массовых беспорядков. А по концу, наверное, зарежут на пересылке — «он скрысил сорок порций хлеба у мужиков, Сильвер, пустите ему кровь».

Проклятая анаша! Проклятый пан Хлеборезка, как он сально улыбался мне в след! Обсчитал, стервец! Или это я сам увлекся и раздал куда дважды? Проклятый художник Марс. Сгубили! Сидеть осталось три дня — и вот в преддверии нормальной жизни он стал петухом.

Вот так-то тебе сучёныш! Захотел лёгкой жизни? Не сиделось, как всем в хате? Хлебай, хлебай полной ложкой теперь хлебай! Жопой своей, до сих пор неприкосновенной расплатишься. Жопой, слышишь! Говорят опущенные толпой жертвы часто пукают — не могут удержать в заднице газы. Боже спаси и сохрани!

Ещё раз с ужасом глянув на оставленные мной без утренней пайки хаты, я на ватных ногах, слегка покачиваясь, поплёлся как на эшафот в сторону кухни, молясь лишь о том, чтоб всесильный Марс (будь он сука проклят со своей дурью и баландой) благополучно разрулит кризисную ситуацию. А может просто вцепиться в глотку самурайским контролерам?

Ну побьют, конечно, не без этого, но хотя бы упрячут в изолятор. А вдруг братва придет в изолятор? И там же прямо опустит — удобно ведь, как в отдельном номере отеля.

От такого количества стрессов бьющихся друг о друга в моей бедной голове, травка стала попускать. Так что дорогу к окну раздачи на гигантской кухне ТТ нашел я довольно быстро.

Марса, разумеется, там уже не было.

Но он меня не забыл. У амбразуры уже стоял готовый бачок, наполненный до краёв жидкой голубоватой перловкой. Кашу этого нежно-голубого колера можно увидеть только в закрытых учреждениях джамахирии. Видимо какой-то тайный рецепт. Говорят, в тюрьме в баланду подсыпают бром, чтобы подавить то, что называется мерзким словечком «половое влечение». Может каша от брома такая синяя?

На бачке была недвусмысленная, хотя несколько коряво исполненная надпись «Нонушта. Иккинчи Корпус».

Основы своего разговорного узбекского я закладывал в учреждении усиленного режима в Наманганской области. Отсюда и областной акцент.

Отсюда же я твёрдо помнил как Отче Наш — нонушта — это «завтрак», тушлик — это «обед», екумли иштаха — это «приятного аппетита», а вот как будет ужин — не помню сейчас, хоть режьте.

Судорожно продолжив лингвистический анализ бочкового мессиджа, я заключил: «Завтрак. Второй корпус».

Ага! Да у меня просто дар к редким языкам. А может трава ещё продолжает творчески стимулировать? Указаний насчёт этажа на заляпанном подсыхающей кашей бачке не было, но времени для дедукций не оставалось. В любом случае бачок ждет, скорее всего, меня. Главное теперь, чтобы хватило на всех. Пошли они со своими писульками и передачами — надо сконцентрироваться на главном. На баланде.

Если я ещё и поверку утреннюю сорву, то зол на меня будет каждый из шести контролёров смены, включая дур-машину Давлата. Не надо ничего курить, чтобы легко представить их негативную реакцию.

Бачок надо брать и ломиться бегом на второй этаж.

Опять впав в предынфарктное состояние, я начисто забыл наставление Марса о том, что бачок следует толкать, а не поднимать, и рванул семидесяти литровую посудину вверх.

В спине сразу что-то хрустнуло, а яйца резко и больно обвисли почти до самых колен. Это окончательно меня отрезвило. Кроме того мне вдруг стало насрать на мою дальнейшую судьбу. Кажется я уже понимал от чего умру. Поэтому когда меня кто окрикнул, я даже не вздрогнул.

— Эй, василий! Не усрись смотри нахер! — это был бас человека одетого поваром, но напоминающим по виду средневекового палача, эдакий заплечный оператор-гильотинист первого разряда.

— Новый что-ли?

— Ну

— Ты смотри мне, василий, баланду в обед особа не крысь, раздавай как положено. Я сам вашему старшему на жарганку тасану, голодными не оставлю, не ссыте живоглоты кишковые.

— Это Марсу что-ли?

— Марсу или сникерсу, мне отсюда и до обеда. А крысить начнете — быстро оформлю из вас сладкую парочку. Попутного ветра тебе, василий, греби уже в свой продол.

Я уже просто устал от постоянных угроз. Страшная мысль, что я не доживу до вечерней проверки оформилась в твердую уверенность. Петь и радоваться лёгкой доле баландёра давно уже не хотелось.

Как робот, на автопилоте, я раскидал баланду по всем хатам. Чувствуя вину перед обделёнными мной мужиками, я лил каши в миску до самых-самых краёв, так, что сжёг себе все пальцы. В переговоры не вступал. Пусть льют в морду хоть свинец расплавленный — мне все равно крышка.

Обоженные пальцы и неприятные невежливые слова васьков, в ответ на предложение «повременить» с почтой, были сущей мелочью по сравнению с предвкушением близкой роковой развязки. Может быть даже кровавой. Бедная моя мама получит похоронку из тюрьмы.

Стало так жалко себя, такого хорошего, не делающего никому — никому никакого зла и вечно страдающего, что я даже всхлипнул.

Сука! Житуха-сука!

Сдав пустой бачок, и низко опустив гриву, я пополз на утренний просчёт в роковую баландёрскую хату. Ждать конца оставалось недолго. Совсем недолго.

* * *

В хате меня бодро встретил Марс:

— Ну вот я же говорил не хер делать! Растасовка пищи нам за радость!

— Сука ты, Марс, какая же ты проститутская сука! Зачем ты меня накурил в первый день, с утра! На хер вытянул на баланду эту гребаную! Мне конец теперь понимаешь ты, конец! Край!