«Остроумная детка», — подумала я.
— Мамашу эту боятся все и стараются обходить ее стороной. Даже Дина не связывается, — заключила мой тайный осведомитель, — а на фиг ей нервы трепать? Да! Еще Петька Распопов! — спохватилась староста. — Тот… — Она потянулась к моему уху и зашептала: — Тот… ссытся! Прям на уроках, вы представляете? Вонь такая ползет — ой, мамочки родные! Но Петьку жалко… Папаша и мать пьют беспробудно, бьют несчастного Петьку… Вот он и ссытся! Врач говорит, что надо Петьку в детдом. А Анюта — Анна Степановна директриса, — не хочет — жалеет! Говорит, что дома все равно ему лучше. Дина, кстати… — Дина Михайловна, — поправилась Рита, увидев мои нахмуренные брови, — Дина Михайловна, кстати, пробовала эту семейку уконтропупить в больницу — на лечение. Мамашу с папашей от пьянки, а Петьку — от ссанки. Но не получилось… Все по-прежнему: родители пьют, а наш Петька ссыт. Еще он голодный всегда. Теть Надя, буфетчица, всегда наливает ему две тарелки первого и кладет две котлеты. Так, что еще? — Рита приостановилась, вытряхнула из сандалии камешек и вздохнула: — Ааа! Света Темина!
— А что у Светы? — вздохнула я.
— Светка — больная! — доверительно кивнула Рита. — В смысле, на голову! Ни фига не соображает, как ни старайся! Просто тупая, и все. Так что вы, Лидия Андреевна, особенно и не старайтесь! Светка будет смотреть на вас как баран и лить крокодиловы слезы. Ее вообще перестали спрашивать — бесполезно!
Я кивнула:
— Ну хорошо! Это все?
Рита нахмурила лоб:
— Все? Да, наверное… — неуверенно сказала она и тут же ее лоб вновь расправился — ее осенило. — Да! Еще Динка! Ну, такая красивая, с бубликом на голове!..
Я замерла и приостановилась:
— А что Дина? — тихо спросила я. — С ней тоже что-то не то?
Рита вздохнула и скорчила печальную гримаску:
— С ней вообще все не то, Лидия Андреевна!
— Это в каком смысле? — почувствовала я какое-то волнение.
— Да беда там у нее, у Динки! Мамаша свалила!
— Как так свалила? — От удивления я даже остановилась и уставилась на доносчицу. — В каком таком смысле?
— А в простом, — Рита явно была довольна моей реакцией. — Свалила, и все! Бросила и Динку, и Динкиного отца, своего мужа! И ушла к мужику! По неземной любви!
— А тебе… откуда все это известно? Что к мужику, что по неземной?..
— Лидия Андреевна! — с укором и вздохом ответила шустрая староста. — Это ведь всем известно! Не только мне! Городок-то наш ма-аа-ленький! Все про всех знают! А уж такое не скроешь — так говорит моя мама. Уехала Динкина мамаша за любовью, и все! За молодым мужиком. И бросила дочь и мужа с ее же мамашей! Что ж тут непонятного?
Риту сердила моя непонятливость.
— А… давно? В смысле, сбежала? — спросила я.
— Давно? — Рита задумалась. — Ну… как сказать… год назад. Это давно или не очень?
Я промолчала. Теперь я поняла, почему красотка Дина все время такая печальная. Бедная девочка…
— А кто же за ней… ну, смотрит? — я не могла погасить свое любопытство.
— За Дианкой? — уточнила Рита. — Да папаша, наверное. И бабка еще есть, мамашина мать. Может, она… Только бабка эта совсем древняя. И больная. Сидит на скамейке и плачет все время.
Вот уж Шекспир, что говорить! Дина Михайловна с мужем-изменником, девочка Дина, оставленная матерью. Кипят страсти и здесь, на обочине жизни. Кипят!
Мы подошли к моему дому.
— Всего вам хорошего! — радостно объявила Рита и лучезарно улыбнулась.
Я посмотрела на нее внимательно:
— Слушай, Рит! А для чего тебе все это нужно?
Ритины светлые бровки взлетели вверх.
— Ну… — продолжила я, — все эти… сплетни рассказывать? Мне, малознакомому человеку? Твоей учительнице, между прочим. Зачем?
Рита удивленно посмотрела на меня.
— Как зачем? — спросила она. — Пре-ду-пре-дить вас, Лидия Андреевна! Ну, чтобы вы знали… чтобы в курсе… всего. А как вам работать? — оживилась она. — Как во всем разобраться? А так будет легче! Когда вы… ну, все знаете!
— А тебе не говорили, что стучать нехорошо? — язвительно поинтересовалась я. — Все вываливать про своих друзей, например?
— Ну, — Рита снова улыбнулась, — друзей у меня в классе нет — одни приятели. С кем дружить-то? С Петькой-ссыкуном или с Олькой Беловой? Или с этой Дианкой, которая ревет всю дорогу? Не-а, не надо мне этого! Я со старшей сестрой дружу, Машкой. С мамкой своей! Она у меня заводная. А эти… — Она презрительно хмыкнула. — А вам, я думала, интересно будет… Ну и легче… во всем разобраться!
— Да?! — желчно спросила я. — Ну, тогда молодец! За помощь спасибо. Но, Рита! Ты все-таки больше думай об учебе, чем обо всем… этом! Ты еще слишком мала, чтобы судить! Поняла?
Рита обиженно кивнула и попрощалась.
Я посмотрела ей вслед — не девочка, а маленькая старушка. Но пойдет далеко, это понятно уже. Что ж… дорога у всех своя.
Весь вечер у меня из головы не выходила маленькая Дина. Вот ведь судьба! Ну да ладно. Своих бед навалом. И я пошла на кухню к своей «подружке» — та маялась давлением и беспрестанно кряхтела.
Жизнь потекла обычная, без особенных катаклизмов, событий и впечатлений. И я была этому рада.
Уроки, после третьего — в буфет на завтрак, раз в неделю классный час, раз в две — педсовет.
На дворе стоял прекрасный октябрь — щедрый и яркий. На кленах еще держались последние листья, а опавшие — устлали дороги и улицы плотным и пестрым ковром. На заборах частных домов переливался зеленым, оранжевым, желтым и красным густой и плотный, давно ставший забором, девичий виноград. Казалось, им увит весь город Л.
В садах еще висели поздние яблоки и изредка гулко падали на землю. Забулдыжные мужички в лихо сдвинутых кепках и папироской в углу рта торговали последними опятами и блестящими маленькими карасиками, разложенными на газетах, прямо на земле.
Учителям было разрешено выводить детей на прогулки. Странно и глупо было бы держать их в такую погоду в классах, терять последние погожие деньки.
Мы шли в сторону леса — точнее, прилеска, расположенного на краю города, вблизи частных домов.
В лесу пахло грибами и опавшими, подпревшими листьями. Мы рассаживались на пеньках и начинали урок природоведения.
Дина почти всегда молчала, только на природе, в лесу, слегка оживала и начинала интересоваться — например, жуками и бабочками. На уроке, посвященном отряду летающих, она тут же включилась, тихо что-то отвечала и смущенно отводила глаза. А я любовалась ею. Как любуются произведением искусств — например, старинной картиной.
По-прежнему эта девочка волновала меня, беспокоила и… вызывала странное любопытство.