Я поднимаю взгляд: она входит с застенчивой улыбкой. Во рту у нее печенье, а другое в руке. Она протягивает его мне и плюхается на кровать рядом со мной. Со вздохом ложится головой на подушку.
– Пожалуй, мои слова о придурке, который ненавидит геев, были резковатыми. На самом деле ты никакой не темный гомофоб, отсидевший в колонии?
Миссия выполнена.
И это оказалось гораздо проще, чем я предполагал.
Я с ухмылкой растягиваюсь на кровати с ней рядом.
– Не. Вовсе нет. Весь прошлый год я жил с отцом в Остине. Не знаю, откуда взялась эта история с колонией.
– Почему ты не защищаешься от лжи?
Какой странный вопрос из уст человека, который целую неделю не защищался. Я бросаю на нее взгляд:
– А ты почему?
Она молча кивает:
– Туше.
Мы оба вновь глазеем на потолок. Я рад, что ее легко удалось переубедить и она не спорила, в особенности учитывая ее упрямство.
Рад, что не ошибся на ее счет.
– Твой комментарий по поводу окна? – спрашивает она. – Ты просто намекал на сплетни? И никакой подлости с твоей стороны?
Меня бесит, что она считала меня подлым, пусть даже на миг. Не хочу, чтобы она думала так обо мне.
– Я не подлец, Скай.
– Ты назойлив. По крайней мере, в этом я права.
– Я бываю назойливым, но не подлец.
– Ну а я не шлюха.
– И я не придурок, ненавидящий геев.
– Ну, все выяснили?
– Пожалуй, да, – смеюсь я.
На миг воцаряется тишина, а потом она делает глубокий вдох:
– Холдер, прости меня.
– Ладно, Скай, ладно.
Я пришел сюда не за извинением. Не хочу, чтобы она чувствовала себя виноватой.
Она ничего не говорит, и мы оба продолжаем глазеть на звезды. Я испытываю неловкость, потому что сейчас мы лежим на ее кровати, и, как бы я ни старался не замечать влечения к ней, это нелегко, когда она так близко.
Интересно, считает ли она меня привлекательным. Я почти уверен, что да, поскольку замечаю всякие мелочи, которые она пытается скрыть, когда я рядом. Как в тот раз, когда она пялилась на мою грудь во время пробежки. Или как у нее перехватывает дыхание, когда я наклоняюсь к ней. Или как она всегда сдерживает улыбку, когда пытается разозлиться на меня.
Не знаю, что она обо мне думает и что чувствует, но одно знаю точно: она определенно не равнодушна ко мне, как к Грейсону, что видно по ее поведению.
Думая о случае на парковке и о том, что всего несколько часов назад она целовалась с ним, кривлю губы в ухмылке. Наверное, не стоит ее об этом спрашивать, но мне ужасно претит мысль, что она кого-то целует, в особенности Грейсона. И если когда-нибудь выпадет шанс целовать ее, мне необходимо знать, что с ним у нее этого больше не будет.
Никогда.
– Хочу спросить тебя кое о чем, – начинаю я, мысленно готовясь и зная, что она наверняка не захочет об этом говорить. Но мне надо знать, что она чувствует. Делаю глубокий вдох и поворачиваюсь на бок лицом к ней. – Почему ты позволила Грейсону так обращаться с тобой на парковке?
Она морщится и слегка качает головой:
– Я уже говорила. Он не мой бойфренд, и не он подбил мне глаз.
– Я спрашиваю не из-за этого, а потому, что видел твою реакцию. Он тебя раздражал. Ты даже заскучала. Просто пытаюсь понять, почему ты позволяешь ему делать все эти вещи, если не хочешь, чтобы он к тебе прикасался.
Она на секунду умолкает.
– Неужели мое равнодушие было настолько очевидным?
– Ага. Даже с расстояния в пятьдесят ярдов. Удивляюсь, почему он не понял намека.
Она моментально поворачивается на бок и опирается на локоть:
– Сама удивляюсь. Уж сколько раз я отшивала его, но он не может остановиться. Все это жалко и неприятно.
Не могу даже описать, до чего здорово слышать эти слова.
– Да зачем же тогда позволяешь?
Она не отводит взгляда, но не отвечает мне. Мы так близко друг от друга. На ее кровати. Ее губы совсем рядом.
Так близко.
Мы оба почти одновременно поворачиваемся на спину.
– Сложно объяснить, – говорит она.
В ее голосе слышится грусть, а я пришел сюда определенно не для того, чтобы заставить ее грустить.
– Не надо ничего объяснять. Мне просто стало любопытно. Это действительно не мое дело.
Она подкладывает руки под голову.
– У тебя были серьезные отношения с девушкой?
Я не имею представления, к чему она клонит, но необходимо поддержать разговор.
– Угу. Надеюсь, ты не собираешься выспрашивать подробности…
– Я не потому спрашиваю. – Она качает головой. – Что ты чувствовал, когда целовал ее?
Определенно не понимаю, к чему она клонит, но все же стараюсь ответить. Это самое меньшее, что я могу сделать, раз уж пришел сюда без приглашения, потом едва не подпортил ее репутацию, пытаясь растолковать свою точку зрения.
– Хочешь, чтобы я ответил честно?
– Только этого я и хочу, – повторяет она мои слова.
– Хорошо, – ухмыляюсь я. – Пожалуй, испытывал сексуальное возбуждение.
При этих словах она судорожно вздыхает, клянусь! Правда, быстро приходит в себя.
– У тебя бывает нервный озноб, потные ладони, учащенное сердцебиение и все такое прочее? – спрашивает она.
– Угу. Не со всякой, но со многими.
Она наклоняет ко мне голову и вопросительно поднимает брови, что вызывает у меня улыбку.
– Не так уж много их было, – говорю я.
По крайней мере, я не считаю, что их было много. Не знаю, что в данном вопросе значит «много», и к тому же разные люди имеют разные мерки.
– В чем твоя проблема? – спрашиваю я и вздыхаю с облегчением, потому что она не просит меня уточнить, сколько именно их было.
– Проблема в том, что я не испытываю ничего подобного. Когда я встречаюсь с парнями, то совсем ничего не чувствую. На меня находит оцепенение. Поэтому иногда я даю волю Грейсону. Не потому, что мне это нравится, а потому, что приятно ничего не чувствовать.
Я совершенно не ожидал подобного ответа. Сомневаюсь, что он мне нравится. То есть прекрасно, что она ничего не испытывает к Грейсону, но какого черта она разрешает ему добиваться своего?
Не радует ее признание, что она никогда ничего не чувствует, но могу честно сказать: когда я рядом с ней, дело обстоит иначе.
– Знаю, что это полная чушь, и не думай, я не лесбиянка, – смущенно произносит она. – Просто до тебя меня ни к кому не влекло. Почему – не знаю.