Я уже не боюсь - читать онлайн книгу. Автор: Егор Зарубов cтр.№ 38

На балкон, будто услышав наш разговор и захотев подтвердить сказанное, втискивается Никита с какой-то девицей в потертой косухе и с волосами цвета фанты. Они закуривают и начинают целоваться. Мы с Олей смотрим друг на друга, улыбаемся и возвращаемся в комнату. Думаю о том, сколько девиц с сумасшедшим цветом волос я уже видел за это лето. Синеволосая… Оля с ее зеленью… Эта вот фантоголовая…

Когда гулянка перемещается на улицу, я уже будто в теплом море: мысли плавают в пустой голове, как огромные слепые рыбы. Ныряем в подворотню. Черные провалы дворов чередуются с залитыми оранжевым светом улицами. Своды арок разносят эхо ругани, смеха, криков и песенки «Любочка» группы «Маша и Медведи», которую нескладно горланит Красная Майка с именинницей в обнимку:

– Либе-ли-и-и-и-б-е-е!!! Аморэ-амо-о-о-о-р-р-э-э!!!

Никита, потеряв где-то свою новую фантоголовую подружку, говорит что-то мне в ухо: о Родене и Вучетиче, Мондриане и Яблонской, шансоне в маршрутках и группе «System of a Down». Оля мелькает то тут, то там. Какой-то лысый чувак, пританцовывая, срывает с попадающихся по пути таксофонов трубки и оставляет висеть, как дохлых змей. Я иду позади и слышу рвущиеся из динамиков хриплые гудки.

В сквере у Золотых ворот мы густым роем окружаем скамейку; кто-то приносит пиво из круглосуточного киоска. Какие-то пузатые, вышедшие из ресторана «Пантагрюэль», что на углу с Лысенко, опираясь друг на друга, плывут сложным извилистым курсом к черному такси; водитель курит, прислонившись к машине, и смотрит на их неловкие движения, сложив руки на груди, будто наблюдая жизнь животных в зоопарке.

– Нет, ну ты послушай, послушай… – мычит Никита и тычет мне в ухо наушник, откуда доносится бархатный вокал Дейва Гаана. – Это ж надо было такую херню записать?

Еще пара тычков в ухо – и я начинаю поносить «Depeche Mode» и их новый альбом, который даже не слушал; я давно понял, что лучший способ кого-то заткнуть – говорить самому. Возможно, в этом сокровенном знании кроется суть большинства диалогов.

Никита, девочка с ярко-оранжевыми волосами и еще какая-то девица внезапно падают в подлетевшую «Волгу» со ржавчиной на крыльях и вмятиной на водительской двери. Машина визжит колесами и уносится прочь. Все начинают расползаться, и вскоре остаемся только мы с Олей, блонда с удивленным лицом, Красная Майка и Ксюша-именинница, с которой он активно зажимается у фонтана в глубине сквера.

Налетает сырой ветер, хлестанув по лицу мокрым полотенцем. Вниз по Прорезной к Крещатику катятся окурки, летят бумажки из-под шаурмы и дырявые пакеты. Я смотрю в небо и не вижу звезд.

На часах 23.56.

– Я бы еще посидела, – говорит Оля и смотрит на меня с явной надеждой.

Блондинка садится в такси. В ее глазах, как в иллюминаторах, виднеются полбутылки «Закарпатского» и две светлых «Оболони», кружащиеся в сатанинском хороводе посреди разрушенного девичьего сознания.

Красная Майка и Ксюша бредут в сторону Оперного театра; чуваку то и дело приходится волочить свою спутницу, когда она наступает одним кедом на развязавшиеся шнурки другого и норовит уйти в крутое пике. По Владимирской с ревом несется мотоцикл; грохот впитывается в сияющую бледным фонарным светом брусчатку, просочившись в щели между старинными камнями. На Софиевской напоследок вспыхивают яркие рубины светофоров и начинают мигать желтым, будто глаза человека, который уже задремывал, но от чего-то вдруг проснулся. Город вокруг гудит все тише, как огромный засыпающий ящер.

– Я тебя не задерживаю? Просто не хочется домой… – улыбается Оля, сидя почему-то не на скамейке, а на гранитном парапете и пиная лежащий на асфальте каштан. – Если хочешь…

– Да нет, все окей, – машу я рукой. – Пиво еще будешь?

– С удовольствием.

Бегу в ларек. Молодая продавщица с серьгой в носу, увидев меня, тут же тянется за пивом. Падаю рядом с Олей и понимаю, почему она выбрала парапет: за день камень впитал тепло, и теперь, когда ветер несет влагу и прохладу, сидеть на нем приятно, как зимой попасть в троллейбус с подогреваемыми сидушками.

– Ты где живешь? – говорю я, вытащив сигарету.

– На Дорогожичах. Недалеко.

– Ну, если на метро, то, конечно, да… Но оно-то уже тю-тю.

– Да какая разница… – машет она рукой.

Ветер бросает прядь зеленых волос на лицо, девушка убирает их, тянется в карман за сигаретами, достает пустую пачку. Даю ей свою и прикуриваю. Ее глаза блестят дрожащим светом зажигалки.

Говорим о всяком. О музыке. Оля рассказывает, как в журнале вечно режут и сокращают ее статьи. Потом что-то о бывшем парне. У нее немного язык заплетается.

– Где там эта гадость… – шепчет Оля, пытаясь не глядя нащупать бутылку между собой и мной. Скользит рукой по моей ноге, задевает бутылку, опрокидывает, смеется… Ее голос становится вязким и тягучим: – Пожалуй, я немного переоценила свои силы…

– Вызвать тебе такси?

– Давай… Если деньги есть…

– Гривен пять… – отвечаю я, на всякий случай пошарив по карманам, но обнаружив лишь мелочь и пробитый троллейбусный талончик.

– Ну тогда только адская колесница, – усмехается Оля, поднимаясь и забрасывая рюкзак за плечо.

– Это еще что?

– Пойдем покажу. На Львовскую.

Мы бредем обратно на площадь. На сей раз не дворами, а по прямому, как копье, Ярославову Валу, острием впивающемуся прямо в брюхо Львовской. Я в последнее время стал отлично ориентироваться в центре. А Колос стал казаться каким-то незнакомым…

Напитавшийся влагой ветер набухает и расцветает, резкими ударами врезая по лицу, как вращающиеся стеклянные двери. Подгоняемая ветром, мимо проносится грохочущая стая чуваков на скейтах. Они примерно моего возраста, но почему-то кажутся малолетками. За стеклом запертой двери булочной «Ярослава» одинокая припозднившаяся буфетчица пьет кофе, задумчиво глядя на темную улицу. Ее взгляд скользит по нам с Олей.

– Совсем забыла спросить – а где ты живешь?

– На Колосе.

– А где это?

– На Голосеевке.

– Ого! И как же ты туда добираться будешь?

– Да никак… Пойду где-нибудь завалюсь на скамейку. Может, на БЖ…

– Бедолага.

– Да нет. Честно говоря, на скамейке приятней, чем дома.

– Чего так?

Пожимаю плечами и молчу. Значит, ей не рассказывали обо всем, что у меня случилось. Ну и хорошо. Сам-то я точно не стану.

В небе грохает, трещит, и растекается на миг бледно-синее свечение, будто тяжелые стальные облака заискрили, царапая старые крыши, трубы, антенны… Падают, сверкнув в фонарном свете россыпью янтаря, первые капли, взрываются брызгами на карнизах, окнах, листьях… Черным штрихом мелькает вдоль стены спасающийся от стихии кот…

Все как-то слишком остро, четко, резко.