Матвей Петрович в развевающейся шубе бросился к башне на взвозе. Его сжигала ярость. Не бывало такой дерзости, чтобы грабили губернскую казну, да ещё под носом губернатора и фискала! Душу рвала досада, что, покрывая недостачу, он отдал в казну собственные богатства, и напрасно, потому что любую недостачу можно было бы списать на грабёж, а Нестеров всё одно будет подозревать, будто грабёж подстроил сам Гагарин!.. Капитон, забыв надеть шапку, спешил вслед за хозяином с пистолетом в руке.
По лесенке Матвей Петрович скатился в караулку, где ещё не угас камелёк убитого солдата, и сразу почуял, что дело не в грабеже. Прочная дверь в башню была распахнута, но не порублена, – а ведь единственный ключ Нестеров носил при себе! Отмычка?.. Матвей Петрович прошёл через весь порядок из шести палат. На первый взгляд, никто здесь ничего не трогал. Как лежала ещё неразобранная фискалом куча мехов, так и лежит; как стояли вешала с сороками, так и стоят, и на них даже нет просветов на месте снятых связок пушнины. Вор должен был оставить за собой какой-нибудь беспорядок: разворошить кучу, сдвинуть вешала, что-либо обронить или бросить… Матвей Петрович догадался дойти до конца и заглянуть вниз, в камору без окон и дверей, в которую Ремезов вывел свой подземный ход. В стене каморы зиял пролом. Упрятанный подземный ход был вскрыт заново!
Матвей Петрович мгновенно понял, что случилось. Кто знал о тайном ходе, кроме него и Ремезовых? Только раскольники. Это они откопали ход и проникли в хранилище пушнины, отомкнули дверь хранилища изнутри, а караульного солдата зарезали. И нету никакой кражи, казна не тронута: раскольники не воры, они рвались из темницы на волю, а казённые соболя им ни к чему. Но вскрытый подземный ход для Матвея Петровича был куда более страшной угрозой, чем пропажа соболей. Нестеров сразу сообразит, что губернатор его обдурил. Воровство – грех малый, царь помилует, а коварства Пётр Лексеич не простит. За воровством – корысть, а за коварством – измена! Нельзя, чтобы Нестеров обнаружил подземный ход!
Матвей Петрович вышел из башни в караулку и тщательно затворил дверь. Слава богу, что всё это видел только верный Капитон.
– Беги на двор, – спокойно приказал он Капитону, – пускай Данила сей миг заложит мне кошёвку. А Васька и Гришка пускай берут ружья и летят сюда на охрану. И чтобы тихо, без переполоха!
В это время на другом конце Тобольска открылись ворота подворья купца Чурилова, и на дорогу выехал обоз из десятка саней. В санях по двое и по трое лежали укутанные в тулупы раскольники. Купец Чурилов вышел из ворот вслед за обозом и перекрестил беглецов двоеперстием. Обоз проехал по Кондюринской улице и по мосту через речку Тырковку, прокатился по Собачьему переулку и вывернул на Тюменскую улицу. Ночной сторож на околице отволок рогатки, пропуская обоз на санный тракт, который спускался на Иртыш, пересекал реку и далее уходил по Тоболу на Тюмень. Возница с передних саней сунул в ладонь сторожа серебряный рубль.
А кошёвка Матвея Петровича неслась по Никольскому взвозу к дому Ремезовых. У знакомого угла Капитон натянул вожжи. Матвей Петрович выбрался из кузова и принялся колотить в калитку. Во дворе загавкали псы.
– Кто там? – с крыльца окликнул Леонтий.
– Лёнька, открывай, беда! – ответил Матвей Петрович.
– Что стряслось? – распахивая дверку, спросил Леонтий.
– Батьку и брата буди, – перешагивая порог калитки, велел Гагарин. – Раскольщики по нашему подземному ходу сбежали.
– В погоню кинемся?
– Да плевал я на них! – в сердцах рявкнул Матвей Петрович. – Пролом в наш лаз надо скорой заделать, пока Нестеров не явился!
Матвей Петрович мыслил ясно и чётко. Ремезовы спрячут все следы тайного хода – и в башне на взвозе, и в столпной церкви. Дверь в башню запрут, как было. Нестеров должен убедиться, что никто в его хранилище не пробирался. А караульного убили не для грабежа. Солдат просто отлучился из караулки по нужде и увидел убегающих раскольников, а они его зарезали, чтобы не поднял тревогу. Матвей Петрович по долгому опыту царедворца и казнокрада знал: когда лжёшь, надо иметь полную картину своей лжи, надо продумать и заучить её во всех мелочах, и тогда никто тебя не опровергнет.
Как раскольники убежали, если считать, что никакого подземного хода нет? Да как обычно бегут. Добыли где-то нож. Дождались, когда оба сторожа у церкви задремлют. Ножом сквозь щель сдвинули засов на двери и вышли. Сторожа этого и не заметили. Может, пьяные были. Сторожей надо в плети, а потом поскорей сослать куда-нибудь в Якутск.
Матвей Петрович подогнал свою кошёвку к столпной церкви. Рядом остановились и сани Ремезовых. Два караульных, что грелись у костра, вскочили, сдёрнули шапки и поклонились губернатору. Эти дурни и не ведали, что подвал у них за спиной уже пустой внутри, как барабан.
– Отменяю ваш караул, – сказал Матвей Петрович. – Ступайте в мой дом, ждите меня в людской. С рассветом приду.
На рассвете он придёт со стражей, и эти парни загремят в каземат.
В подвале церкви Матвей Петрович увидел то, что и ожидал увидеть: разрытую яму и отверстый зев колодца. Ремезовы, все трое, подошли и встали рядом с губернатором. Леонтий тихо присвистнул.
– А я говорил – не надо их с цепей снимать, – сказал Семён Ульянович.
Гагарин слез в яму и поднял замок, на который была заперта крышка колодца. Из замка торчал ключ. Гагарин вынул его и показал Ремезову.
– Откуда у них твой ключ, Ульяныч?
Семён Ульянович яростно вперился взглядом в Семёна. Это Епифания украла ключ, понятно же! Она приносила сюда обеды – здесь и снюхалась с одноглазым дьяволом, который чёрта уболтает! Угодил сынок с невесткой! Даже в темноте Семён Ульянович видел, как помертвело лицо Семёна.
– Мой грех, – сказал Семён Ульянович. – Ключ моя холопка украла. Она раскольщица. Небось тоже сбежала. Впопыхах-то я не видел, дома ли она.
– Не было её дома, – тихо покачал головой Семён.
– Убить вас всех, Ремезовых, мало, – в сердцах сказал Матвей Петрович.
– Лёнька, лезь в дыру, – распорядился Семён Ульянович. – Палаты запри изнутри, затем в нижней каморе подмети. Как раствор будет готов, пролом закладывай кирпичом сызнова. Сенька, а ты иди в мой балаган у новой стены кремля, там есть известь и песок. Замеси раствор и тащи сюда.
– Успеем до рассвета? – спросил Гагарин.
– Успеем и ране.
Семён вышел из подвала на улицу и посмотрел через Прямской взвоз на святую Софию, угловато и пустотело светлеющую сквозь темноту, словно призрак. В душе Семёна всё неподъёмно огрузло. Ну, как всё это пережить? Епифанюшка предала его. Ночью она ложилась с ним в постель, а днём, оказывается, готовила побег. Готовила долго, обстоятельно, упрямо. Всё то, что он ей уже подарил, и всё то, что ещё хотел подарить, не пересилило её тяги к единоверцам. Где она сейчас, его Епифанюшка? Куда она убегает? И Семён вдруг ощутил, что в нём нету ненависти к Епифании, нету гнева. Хоть убей, нету. Ему было нестерпимо жалко её. Она стремилась к погибели, а он не смог её остановить. Это он виноват в её бегстве. Он слишком мало сделал, чтобы Епифанюшка ему поверила. Но он всё исправит, святая София – свидетель. Он найдёт свою раскольницу и спасёт её. В Сибири она от него нигде не скроется, потому что его отец знает всю Сибирь от края и до края.