«Колдунья. Развратница. Профессиональная искусительница».
А перед глазами вместо дороги призывно выглядывала сквозь рваную майку прекрасная нежная налитая грудь.
Черт, она сделает его маньяком!
Невероятное возбуждение сотрудника не преминул заметить и Начальник, сразу же посмотревший вошедшему Аллертону не на лицо, а прямиком на раздувшиеся джинсы.
«Ты что, из постели? – вопрошал его неулыбчивый взгляд. – Работать, всем работать, а не развлекаться, соберись!»
Но Чейзер работать не мог: не слышал задания, едва пробежал глазами текст, который получил на руки, не следил за речью Канна, который распределял роли. Вместо этого он, сидя за длинным дискуссионным столом между Халком и Дэллом, следил за перемещающейся по карте точкой – Лайзой.
Она не стала дожидаться его в особняке, уехала! Практически сразу же, как только он покинул гараж, – вот чертовка! – и теперь направлялась к собственному дому. Непослушная, непоседливая – наказать, разложить, проучить…
– Аллертон, ты с нами? – жесткий тон Начальника вывел Мака из забытья лишь на несколько секунд, чтобы тот после ответа «так точно, шеф» сразу же вновь погрузился в наблюдения.
«Как она поехала домой в такой майке? На чем?»
Он искренне надеялся, что она предварительно нашла в его гардеробной что-нибудь подходящее и переоделась. А если не переоделась, если села в такси в таком виде…
От этой мысли его ноздри раздулись, как у быка, – ремнем бы ее по заднице…
«Она не твоя, пусть делает что хочет».
Да, да, пусть делает. Только он, пусть только закончится собрание, сразу же навестит ее дома и обо всем спросит.
«После».
Да, сразу после.
* * *
Его не пришлось ждать долго – сорок пять минут. Именно через такой промежуток времени раздался не звонок – тихий, но напористый стук в дверь.
Лайза открыла сразу же.
Хмурый Мак оттолкнулся от косяка и уверенно шагнул через порог, оттеснив хозяйку квартиры внутрь. Закрыл за собой дверь, развернулся, сделал шаг вперед – утонувшая в полумраке и белом пеньюаре фигура попятилась.
Ночники не горели; комнату освещал лишь проникающий сквозь шторы свет с проспекта. За окном – плотная вечерняя синева, в помещении – и того темнее; две фигуры – мужская и женская – напряженно застыли друг напротив друга. Он в черной ветровке и плотных джинсах – она в прозрачном кружеве, он в высоких армейских ботинках – она босая, он бушующий огонь, спрятанный за внешней сдержанностью, – она готовая обнять его в любой момент податливая страсть.
– На чем ты уехала?
– На такси.
– В рваной майке?
Она чувствовала, как скрипят плотно сжатые зубы.
Мак злился на нее, на Лайзу. Ей почему-то стало хорошо.
– У меня в сумочке была запасная.
Он шагнул еще ближе – она попятилась; от гостя пока исходила такая агрессия, что на месте не устоять.
– Я просил тебя ждать меня в доме. В моем доме.
Лайза лишь улыбнулась в ответ, не стала спорить – просто ей хотелось, чтобы он приехал. Хотелось увидеть его напор, почувствовать его, вспомнить и с блаженством впитать.
Мак снял куртку, бросил ее в сторону, подтянул к себе стоящий у стола стул, сел на него.
«Как же он любит седлать именно этот стул. Надо будет приделать на него табличку „Мак“».
Какое-то время они смотрели друг на друга в тишине – оба знали, зачем он здесь, и оба не спешили, хотя сблизиться хотелось неимоверно.
– Хочешь, чтобы мы начали наши интимные отношения с того, что я отшлепал тебя по заду за непослушание?
Он всегда был таким: слушайся меня, подчиняйся мне, я думаю не за себя, я думаю «за нас». Сердце Лайзы вдруг окончательно растаяло, раскрылось и засияло, как в былые времена, – комнату затопила любовь.
Она стояла напротив него, не агрессивная, не скованная, мягкая и податливая, открытая.
– Может, начнем наши интимные отношения с поцелуя?
Спросила тихо – ей этого хотелось. Но в ответ услышала другое:
– Раздевайся. Я хочу на тебя посмотреть.
Она не стала роптать – просто развязала тонкий поясок на талии, позволила пеньюару соскользнуть с плеч – лечь у босых ног волнистой лужицей – и осталась нагой: ни трусиков, ни чулок, ни бюстгальтера. Два темных, выделяющихся на фоне светлой кожи соска и тонкая полоска волос на бугорке лобка – всё.
Мак дышал шумно, тяжело – его напряжение она ощущала так же хорошо, как и скользящий по изгибам ее тела взгляд. Казалось, этот взгляд касался ее щек, шеи, волос, груди, живота…
– Ты очень красивая.
Внутри все расцвело, задышало, запульсировало еще сильнее.
«Подойди ко мне, обними, дотронься».
Ее немой призыв был услышан: Мак поднялся со стула, отставил его в сторону и подошел близко – так близко, что она вновь дышала ароматом его кожи, силой его тела, сплетением энергий.
«Меня не помнит его разум, но, может быть, меня узнает его тело?»
– Очень. Красивая.
На этот раз ее коснулись настоящие руки – кончик пальца прошелся по ямочке под шеей, съехал вниз меж грудей, вернулся к подбородку, приподнял его:
– Хочешь омрачить мой рассудок?
– Нет.
– Хочешь. И уже это сделала.
И он поцеловал ее – так жарко, сладко и напористо, что у Лайзы задрожали ноги, – проник в ее рот языком, так что все мысли моментально исчезли и разум отключился. Ее руки принялись теребить туго застегнутый кожаный пояс.
– Сними…
Футболка оказалась отброшенной в сторону, звякнула пряжка, съехали под ноги джинсы; женские пальцы тут же проникли под трусы, сжались вокруг пульсирующего пениса, погладили мошонку, прошлись вверх-вниз по стволу, приласкали головку.
Огромный. Ее. Как же она соскучилась.
– Женщина, ты вынесешь мне мозг, – прорычал Аллертон.
– Я хочу поцеловать его…
– Позже!
Он не понес ее в спальню – разложил прямо в гостиной на полу, навалился сверху, добил остатки разума поцелуем сокрушительной страсти, подмял под себя, впечатал в пол, крепко сжал тонкие запястья – пресек всякие попытки к бегству – и прохрипел:
– Сегодняшняя прелюдия будет короткой, заслужила…
– Не надо прелюдий…
Он не мог не видеть, что она пребывала в крайней степени возбуждения – коснись, и разлетится в стороны: лоно набухло, сделалось чувствительнее оголенного провода, внутренняя поверхность бедер скользила из-за влаги.
Ее ноги раздвинули грубо – втиснулись между ними по-хозяйски, без права на протест.