— У кого з-заговор?
— Да у них, у всех! У моих соседей несчастных! В таких жутких условиях мне до конца моих дней Фомы Фомича не найти!
Я вдруг почувствовал, что на мое лицо накатывают слезы. То есть натурально накатывают! Как на берег волны: одна, вторая… четвертая… седьмая… девятая…
Я сам не понял, как разревелся. Просто как девочка расхныкался, да еще и захлюпал носом. Ужас. Мне стало очень неудобно перед Человеком-Кактусом, таким интеллигентным.
Но ничего поделать со своим организмом я уже не мог. Я ревел, припоминая все обиды, горести, недопонимания близких и удары судьбы.
И что я за мальчик такой невезучий! Ну почему, почему, скажите мне, все это, вся эта белиберда и абракадабра свалилась мне на голову? И не когда-нибудь там после дождичка в четверг, а именно сейчас, когда я совсем один! Как перст! Без Бабаки, без мамы, без папы, в конце концов!
Ведь мне даже за помощью обратиться не к кому! Не к кому за утешением сходить!
Бедный я, бедный! Несчастный я, разнесчастный! Ой-ей-ей-ей-ей!..
— Ничего-ничего, в-все образуется, — меня что-то кольнуло в затылок.
Я очнулся и сразу обратил внимание на то, что сижу на кактусе и плачу ему в жилетку.
Мне стало неловко. Извинившись, я слез с него и высморкался. Как ни странно, это помогло.
— З-знаешь, чем люди отличаются от кактусов? — спросил Человек-Кактус.
— Иголками?
Человек-Кактус улыбнулся:
— К-кактусы живут в пустыне, и им хорошо. А людям в пустоте п-плохо. Людям, чтобы было хорошо, нужны другие люди.
Я подумал, что он, наверное, в чем-то прав. Мне вдруг ужасно захотелось сделать ему что-нибудь приятное, и я рассказал ему стихотворение:
Лежал песок,
Скучал песок
Сто тысяч лет, наверно.
Он был ужасно одинок,
И это было скверно.
Не в радость были песни гроз,
Не в радость — дождь из тучек.
Скучал в жару, скучал в мороз —
Весь мир песку был скучен…
И так еще сто тысяч лет
Хранил бы он унынье,
Но был доставлен к нам чуть свет
И не скучает, вовсе нет,
В песочнице отныне.
Выслушав меня, Человек-Кактус кивнул:
— Кактусы живут в одиночестве. Мы редко в-видимся, и то лишь издали, — он махнул рукой на другой кактус, растущий на соседнем бархане. — Зато мы очень хорошо друг друга с-слышим.
— Слышите? — удивился я.
— Да. Мы ведь тоже иногда д-друг с другом говорим.
— О чем?
— О р-разном. Куда движется песчаная буря, например, или караван… Люди, наоборот, много говорят, но редко слышат друг друга. П-поэтому даже в самом огромном городе есть люди, гораздо более одинокие, чем кактусы в пустыне.
— И что теперь делать? — я не совсем понимал, куда он клонит.
— Надо учиться слышать. Иногда за одними словами, знакомыми и привычными, скрываются совершенно другие, сказать которые трудно. Услышать их т-тоже очень трудно, особенно если говоришь с самыми близкими.
«А ведь он прав, — снова подумал я. — Возьмем меня, например, и Вальку Амфитеатрова, моего лучшего друга. Мы с ним однажды целый месяц не разговаривали. Целый месяц моей собственной жизни без Вальки, ну куда это? А все потому, что я его неправильно тогда услышал. Я в тот раз получил пятерку по русишу, за контрошу — сам не ожидал. А он — тройбан. И Валька мне сказал: „Молодчина ты, Котька!“ А мне „дурачина“ послышался. Думал, что он это от зависти, а он просто был за меня рад».
— …п-понимаем людей, зверей, птиц, голос ветра, деревьев… — тихо говорил Человек-Кактус.
— Неужели и деревья разговаривают?
— А как же? Вон, видишь, куст на пригорке? Знаешь, о чем он сейчас мечтает?
— О чем? расцветет какими-нибудь розовыми цветами. Или фиолетовыми. А эта птица, — Человек-Кактус указал на невзрачную серенькую птичку, которая скакала по бархану и клевала сахар. — Она думает о том, как хорошо было бы свить гнездо в цветущем кусте и высидеть в нем троих птенцов: двух девочек и мальчика.
— А я?
— Т-ты?
— О чем мечтаю я?
— О том же, о чем мечтают куст и птица.
- То есть, как?
— О счастье, — Человек-Кактус опять улыбнулся. — Когда ты найдешь хомяка и вернешься домой, ты будешь счастлив. Но недолго.
— Почему недолго?
— У людей не бывает долгого счастья — так уж они устроены. Даже самые прекрасные воздушные замки им надоедают, если в них ничего не менять.
Я не очень понимал его, этого Человека-Кактуса. Точнее, не очень понимал то, о чем он говорит. Зато я это чувствовал, чувствовал каким-то нутром. Так иногда со мной бывает. Особенно после того, как он прочитал свое стихотворение:
Зачем человеку уши?
Чтоб слушать, слушать и слушать!
Чтоб слышать чужие души
И души чужие звать.
Так важно у нас, в пустыне.
Пространства пронзить пустые,
И слыша слова простые,
Их правильно истолковать!
А в городе хладовлажном
Тем более это важно —
В пространстве многоэтажном
Услышать друг друга вдруг.
И слушая души чаще
Средь этой каменной чащи,
Услышать смысл настоящий
В словах, что слышны вокруг.
— А можно мне попробовать? — спросил я. — Ну… послушать… вернее, услышать других?
— Не можно, а нужно, — сказал Человек-Кактус. — Но сейчас тебе нужно спешить, — он поднялся с бархана и стряхнул с брюк сахарную пыль.
— А как это сделать? — не отставал я.
— Вспомни всех, с кем тебе довелось говорить. Вспомни слова. Возможно, ты просто неправильно их услышал.