Концерт в криминальной оправе - читать онлайн книгу. Автор: Марк Фурман cтр.№ 3

На какие-то мгновенья он ушел в себя, аплодисменты оторвали его от раздумий. Зураб Соткилава был уже на сцене. Ослепительный косой луч выхватил из полумрака плотного брюнета в элегантном смокинге, с улыбкой на смуглом оливковом лице. Легким движением ладони артист успокоил публику, и тут же необычайной красоты голос заставил вздрогнуть переполненный зал.

Виталий Борисович, отойдя от событий и тревог дежурства, целиком растворился в чарующих звуках музыки. Итальянское бельканто, стремительной ласточкой рвавшееся вверх и выше, мягко сжало сердце, расслабило и успокоило его больную душу. Соткилава пел щедро, не скупясь, словно богач, черпающий из бездонной сумы звонкие червонцы и рассыпающий их золотым дождем. Не пользуясь микрофоном, он легко и вдохновенно брал высокие ноты. Почти каждую песню или оперную арию певцу, с доброй понимающей улыбкой, приходилось исполнять «на бис»…

Время для Городницкого словно остановилось, он чувствовал себя счастливым и молодым. Калейдоскопом закружились в памяти дорогие сердцу места и люди: незабываемый, как сказка из его детства, послевоенный Кишинев, мама и отец, покоящиеся под мраморными плитами на холмистом кладбище, над ослепительно-белой в солнечных лучах Хайфой, море, много моря, синего и зеленого, как в прозе Грина, не имеющего границ и горизонтов, дочери, с их волнениями и тревогами, внук Сашенька, уже успевший спеть в хоре мальчиков ту же «Аве Мария», что он слушал сейчас, но почему-то отказавшийся пойти на концерт…

Пока Виталий Борисович от филармонии добирался до работы, мелодии были с ним и внутри его. Когда же он увидел за плотно задернутыми шторами освещенные окна экспертизы, они отдались, будто чем-то напуганные, перелетевшие на безопасное место птицы. Они выкурили с Шипковским по сигарете, перебросились фразами о минувших событиях.

После ухода товарища Городницкий включил телевизор. Не особо внимательно он прослушал сводку новостей: заседание Думы с очередным шоу Жириновского, рейтинги политиков, рвущихся в президенты, очередное похищение в Чечне, крушение поезда в Альпах, сенсационное выступление кукольного городского театра с Володей Миодушевским в Париже… Если исключить весьма приятный последний факт, остальные события казались происшедшими на другой планете, в сравнении с их Владимиром.

«Четверо погибших за неполные сутки», — подумал он, глядя на мерцающий экран. — Из них две смерти не случайные, как в «Камазе», а убийства — жестокие и криминальные». Усилием воли Виталий Борисович, попытался в который раз заставить себя отключиться от всего, что волновало и тревожило, будь он трижды проклятый воспаленный мозг, прокручивающий как в повторной киноленте трупы и места происшествий.

По опыту и из разговоров с коллегами он знал, что после работы судмедэксперты стараются забыть о ней, переключиться на нечто, не связанное с профессией. Страшные, воочию, не из фильмов ужасов, а с мелко-натуралистичными подробностями и людской кровью события, трупы на секционном столе, когда рядом с розово-нежным девичьим соском видишь черный провал огнестрельной раны или вдруг находишь горошину, проглоченную ребенком, вызвавшую мгновенную остановку дыхания, конечно же, требовали разрядки. Способов, казалось бы, множество — от семейных забот, нередко изнуряющих почище холодного морга, до чтения непритязательных детективов, бани, рыбалки или футбола. Однако, на практике большинство из них не давали нужного эффекта. Ведь не в Норвегии или Германии живем, где экспертами серьезно занимаются психотерапевты и психологи. Когда же становилось невмоготу, большинство врачей его круга пили успокаивающие и транквилизаторы, но куда чаще, в качестве способа снять стрессы — разбавленный водой медицинский спирт.

Лично же для себя, с юности и студенческих лет, еще не будучи судмедэкспертом, Городницкий считал лучшим лекарством для души и серого вещества именно такие, как сегодняшний, концерты, либо театр, классическую музыку. Не все понимали его, считали субъектом не от мира сего, нечто вроде эгоиста, погруженного в свой обособленный мир. Это увлечение искусством, впрочем, если быть откровенным, никак не исключало употребления той же дармовой и, вечной как мир, жгуче-наркотической жидкости…

Вновь расстелив постель, он выключил свет, взглянул на белеющий в темноте прямоугольник окна. И тут звездочкой с неба, умиротворяющей молитвой для нервных клеток, возникла негромкая, врачующая все недуги мелодия, крупным планом, как в мониторе телекамеры, ставшее близким и дорогим лицо Соткилавы.

К четырем утра та ниточка, за которую ухватились сыщики, все-таки раскрутилась. После звонка из уголовного, едва успев сполоснуть лицо водой, он осмотрел убийцу и насильника — приземистого, коротко стриженного качка, с ярко-красными царапинами на руках и следом свежего укуса на левой щеке. Как оказалось, он жил рядом с той девятиэтажкой, где все произошло, тоже был на ночной дискотеке. Светловолосую красавицу-блондинку оставалось только подождать…

Если привоскупить к повреждениям у подозреваемого, темно-синюю в белых крапинках вязаную шапочку, изъятую оперативником из кармана куртки, то длинная шерстяная нить, застрявшая в пальцах жертвы, становилась важной и беспощадной уликой. Так, одно убийство из двух оказалось удачно и быстро раскрытым.

Не спеша, возвращаясь с дежурства, Городницкий необычайно остро разглядывал происходящее вокруг. Тройка мальчишек, несмотря на восемь утра, лакомилась ранним мороженным, парень у телефонной будки жадно тянул из горлышка пиво, в киоске раскладывали свежие газеты. Он купил «Советский спорт» и «Молву», бегло просмотрев городскую газету, увидел заметку о пожарных: «В герои Гиляровского не годятся…»

Рядом с магазином на углу продавали первую в этом году редиску. Он не торопясь, выбрал два, казавшихся больше других ярко-красных в зеленом оперении пучка для внука, отряхнув капельки воды, бриллиантовой пылью блеснувшие на солнце, положил их в дипломат. И тут на какой-то миг, забыв обо всем, что тревожило и волновало его, Виталий Борисович почувствовал себя наполовину счастливым.

Выйдя из метро на станции «Чкаловская», Балашов взглянул на часы. До отхода электрички на Владимир оставалось более часа, и он не без удовлетворения прикинул, что еще успеет выпить бутылку пива с парой бутербродов за этот суматошный день.

«Заслужил», — подумал он, почти ощущая на губах вкус любимой темной «Балтики». Переложив саквояж в левую руку, он полез в карман куртки за деньгами.

Вокруг него вечерела осенняя Москва. Накрапывал мелкий дождик, и на смоченном водой асфальте отражалось многоцветье неоновых огней. Огибая киоски и ларьки, бойкое разноголосье продавцов с товаром он вышел на площадь перед Курским вокзалом.

Вытянутый гигантский прямоугольник, уходящий в темное небо, сиял и переливался, подмигивал яркой навязчивой рекламой и, похоже, в поте отрабатывал право называться самым большим вокзалом Москвы. Однако, подойдя к пригородным кассам, Балашов увидел милицию, ОМОН в камуфляже, с десяток сытых сторожевых овчарок и довольно внушительную толпу, отгороженную от вокзала этим мощным силовым кордоном.