Становление Европы. Экспансия, колонизация, изменения в сфере культуры. 950-1350 гг. - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Бартлетт cтр.№ 17

Некоторые фигуры, которых мы уже упоминали в этой главе, такие, как Готфрид Жуанвиль или Джон де Курси, были в своих семьях младшими сыновьями, но сами их семейные кланы уже имели достаточные земельные владения, и ни тот, ни другой не рвались искать счастья за рубежами родины, поскольку прекрасно обеспечивали себе существование за счет уже имеющихся земель. Зато аристократия менее знатная действительно могла оказаться перед выбором между обнищанием и авантюрой. Один из классических, а возможно, что и самый классический пример такой быстро размножающейся и жадной до земли небогатой знати являет собой род Танкреда Отвильского, нормандского лорда, чьи сыновья в результате захватнического похода основали на юге Италии свои княжества, вошедшие впоследствии в нормандское Сицилийское королевство. Хронист Готфрид Малатерра, соседствовавший с этим семейством еще в Нормандии, последовал за ними на юг и описывал, как Танкред, «рыцарь благородного рода», в первом браке имел пятерых сыновей, а после смерти жены, поскольку «его цветущий возраст делал воздержание невозможным», женился снова и произвел еще семерых. Все двенадцать его сыновей получили хорошую военную выучку, а также, по-видимому, и некоторое образование, насколько это было возможно в те суровые времена:

В южной Италии сыновья Танкреда процветали. Постепенно они установили свое господство над всем регионом, а также над островом Сицилия, и в 1130 году внук Танкреда Роджер был коронован на царство на Сицилии, основав таким образом новое королевство, которому суждено было просуществовать вплоть до эпохи Гарибальди. В изложении Малатерры и его товарища по монашескому ордену Ордерика Виталия эта история особенно явственно показывает, что двенадцать сыновей никак не могли жить за счет наследства. По версии Ордерика, одиннадцати своим сыновьям Танкред объявил, «что им надлежит покинуть отчий дом и двинуться на поиски всего необходимого, что им следовало добыть силою ума и тела» . Действительно, трудно себе представить какую-либо иную судьбу для дюжины братьев, разве что переход в более низкое сословие и занятие сельскохозяйственным трудом на семейном хуторе.

Истории Отвилей вторят другие современные ей свидетельства того, что аристократическое сословие страдало от перенаселения. Например, папа Урбан II, затевая первый крестовый поход, говорил: «Земля, на которой вы живете, со всех сторон заперта морем и окружена горными хребтами, а кроме того, сильно перенаселена… Вот почему вы пожираете друг друга и постоянно сражаетесь» . Казалось бы, вот он, главный двигатель аристократической экспансии. Тем не менее сами собой возникают вопросы. Даже в «цветущем возрасте» мало кто из нормандских рыцарей был способен произвести на свет двенадцать сыновей, которые к тому же все дожили до взрослого состояния. В действительности установлено, что в тогдашних условиях лишь 60 процентов супружеских пар вообще оставляли после себя сыновей . Демография французской аристократии XI века есть и навсегда останется для нас тайной за семью печатями, однако совершенно исключено, чтобы общая картина воспроизводства повторяла ситуацию в роду Танкреда де Отвиля. Следовательно, раз род Отвилей представлял собой исключение в демографическом, военном и политическом плане, было бы неразумно делать из этого примера какие-то обобщения и утверждать, что поразительный размах аристократической миграции и завоевательных походов был простой производной от перенаселения.

Конечно, самым логичным для не слишком обеспеченной военной знати было искать счастья за рубежом. Однако в этом случае трудно найти объяснение тому, почему нормандские искатели приключений на юге Италии основывали новые королевства, а рыцари Южной Италии не предпринимали аналогичных походов на французскую территорию. В этот период части французского королевства в политическом отношении были так же разрозненны, как и районы Южной Италии, и представляли собой достаточно легкую добычу — найдись до нее охотники. Если мы условились не считать серьезным аргументом необычайную плодовитость французской знати, то следует вернуться к мысли о том, что возможности для отдельных аристократов на родине становились все более ограниченными. Признав убедительным этот аргумент, мы в своем поиске разумных обоснований оказываемся перед необходимостью выделить в отношении рыцарского сословия послекаролингской Европы что-то существенное, нечто такое, что волновало и двигало аристократами Франции и позднее Германии, причем так, как не волновало и не двигало никогда прежде.

Недавнее исследование немецких и французских историков приводит к выводу, что в X–XI веках претерпела трансформацию сама структура аристократического рода . По мнению авторов этого исследования, на смену кланам с достаточно разветвленной системой родства, для которых одинаково важны были связи и по материнской, и по отцовской линии и которые не имели давнего генеалогического или территориального центра, пришли родственные группы с четко очерченными родословными, в которых на первый план уже выступило первородство по отцовской линии. Единая мужская линия наследования, по возможности отодвигающая на второй план молодых отпрысков, двоюродную родню и женщин, стала доминировать над более широкими и аморфными семейными образованиями раннего периода. Если признать такое умопостроение резонным, то получается, что экспансия XI, XII и XIII веков и стала одним из результатов этой трансформации. Снижение возможностей для некоторых представителей военной аристократии — разумеется, в первую очередь злополучных младших сыновей — и могла послужить стимулом для их эмиграции. На самом деле, один видный историк усмотрел привлекательность Шотландии XII века для заморских рыцарей как раз в том, что это была «земля для младших сыновей» . В то же время ведущий историк государств крестоносцев характеризует иммиграцию рыцарей в Утремер как «работу младших сыновей или молодых мужчин» . Речь идет не просто об одном из многих сыновей, как в случае с Отвилем, а о некоем сжатии структуры рода, ограничивавшем возможности ряда его членов.

Несомненно, аристократические династии XIII века имели некоторые черты, отличавшие их от родов предшествующего периода. Это, в частности, переход к передаче наследства по отцовской линии и постепенный отказ от широко разветвленной системы родства, особенно по сравнению с X веком. Фамильные имена зачастую происходили от названия принадлежащего им надела или замка, что на многие годы вперед служило верным инструментом идентификации. У них была своя геральдика, со все более сложными правилами; фамильные гербы отображали происхождение рода, наглядно выделяли его старшие и младшие ветви и отдавали предпочтение опять-таки мужской линии родства. Дальние родственники все реже привлекались к участию в таких жизненно важных для рода делах, как, например, вендетта или передача собственности. В Англии XII века после смерти рыцаря, «согласно закону Королевства Английского, отцу во всем наследовал старший сын» . В 1185 году герцог, епископы и бароны Бретани договорились, что «отныне не будет различия в баронском или рыцарском держании, но старший по рождению будет владеть им во всей полноте» . На самом деле у такой практики были свои противники. «Кто сделал братьев неравными? — вопрошал автор XII века. — Все отцовское наследство отдается одному из сыновей, который отныне богат. У одного оказывается все в изобилии, он получает всю отцовскую собственность, другой же оплакивает свою нищету, оставаясь без доли богатого наследия отца» . Таким образом появился «дом» в узком понимании, то есть последовательность отцов и сыновей, сменявших друг друга во времени, но остававшихся при наследственной фамильной собственности. «Сужение и концентрация семьи вокруг мужской линии», судя по всему, были налицо.