– Да подождите вы! – отчаянно перебила Катя. – Я спросила про Люсю, вы ее вспомнили?
– А как же! – осклабился Иван. – Такую подставу разве забудешь? – Он обернулся к Григорию: – Тебе расскажу, как мужик мужику. А ты, девочка, не слушай. Уши заткни, ага. Втрескалась в меня эта Люся как кошка. Ну, случилось у нас пару раз чего, по пьяни. А она мне потом – пузом об стол, я, мол, беременна. Я говорю: Люся, мои соболезнования, конечно, но я-то тут при чем? Ты иди свое пузо еще половине съемочной группы предъяви. А она – подонок, у меня, кроме тебя, никого не было! Ну да, как же. Но я все же не последний мудак, предложил ей деньгами помочь на аборт, а она мне – по морде.
– И что дальше? Больше ты ее не видел? – спросил дядя Гриша. Глаза его нехорошо сузились.
– А хрен его знает, – задумчиво протянул Иван. – А, не, погоди: я еще останавливался у нее через пару лет – был в Москве по делу, перекантоваться надо было. Она тогда все же родила, как оказалось. Девчонка смешная такая была, черноглазая. Я ж говорил, что не мой это ребенок, у меня-то глаза голубые, во! – Он, словно в доказательство, вытаращил действительно бледно-голубые, размытые какие-то глаза.
– Зачем же вы написали письмо? – шепотом выговорила Катя. – Зачем вы написали: «Поцелуй маленькую дочку…»?
Трясущимися пальцами она протянула ему конверт.
Иван, прищурившись, пробежал глазами листок, пожевал губами, дернул плечами:
– Это я писал, сто пудов. А зачем… А хрен знает, не помню. Наверно, депресняк какой-нибудь накрыл под Новый год. А может, под кайфом был… Постой, а у тебя это откуда? – он снова уставился на Катю.
– Я ее дочь, – тихо сказала она. – Дочь Люси Демидовой, Катя…
Иван крякнул от неожиданности.
– Так ты – та девчонка, блин? Люсина дочка? Точно, кажется, ее Катей звали… Блин, вот засада. Неудобно получилось, ну извини, я ж не знал. Так ты это, погоди, приехала, типа, к отцу? – Он обескураженно хмыкнул. – А зачем? Алименты, что ли, оптом за двенадцать лет получить? – хохотнул он.
– Познакомиться, – шепотом произнесла Катя.
– А-а, – протянул Иван. – Эт конечно. Ну, как там говорится, я очень рад. Жаль, не предупредила, я бы встретил… А кстати, как ты меня нашла-то?
– Не важно, – махнула рукой Катя. – Теперь – не важно.
– М-м, ну а как там Люська? – Иван явно не знал, о чем разговаривать с этой вдруг откуда ни возьмись объявившейся девчонкой. – Замуж-то вышла? Вот это, – он кивнул на Григория, – ее новый супруг, наверно? Или, может, она тебя сватать меня отправила? А что, я не против. Тут у меня одни обломы, может, еще раз в Москве попробую на старости лет. – Он фыркнул.
– Нет, мама… Мама не знает, что я к вам поехала, – покачала головой Катя.
– Это как – не знает? – нахмурился Иван. – А ты каким манером здесь тогда? А это кто с тобой?
– Не твое дело, – буркнул Григорий. – Пойдем, Катя, нечего нам тут больше…
– Погодите-ка, я вспомнил, – Иван хлопнул себя ладонью по лбу. – Вспомнил, где я тебя видел! Вчера заметку в газете перепечатывали – пропала девочка… Ну, точно, Демидова Екатерина. А ты… ты в курсе вообще, что тебя милиция ищет?
– В курсе, – пробормотала Катя. – Я думала, доберусь до вас… И мы вместе маме все объясним… И милиции тоже…
– А-а, понял-понял, это конечно. Объясним милиции, угу, – кивнул Иван.
И, воровато покосившись на Григория, вдруг неестественно широко улыбнулся и поднялся из-за стола:
– Нехорошо сидим как-то, не по-русски. Такая встреча, а мне вас даже угостить нечем. Вы давайте, располагайтесь пока, а я ща – в магазин. Поднимем, так сказать, бокалы за историческую встречу. Ну, мы с тобой, – обернулся он к Григорию, – поднимем, а детям – мороженое, как положено.
Он суетливо заторопился, выскочил из кухни.
Григорий посмотрел на поникшую Катю, на ее опущенную голову.
– Дядя Гриша, я дура, да? – прошептала она.
– Ну-ну, что ты, Катюха! – Он положил ей ладонь на затылок. – Ты… ты просто…
В дверном проеме снова возник Иван Горчаков, на этот раз уже в застегнутой рубашке и голубых, не совсем свежих джинсах.
– Я ща, – снова коротко пообещал он. – Я это… дверь закрою, чтоб вы тут… ну, мало ли чё… Ща буду, три минуты.
Он заспешил к выходу.
Дядя Гриша вдруг молнией слетел с табуретки, метнулся в прихожую и сгреб Ивана за грудки.
– Ты куда это так торопишься? – процедил он сквозь зубы. – Сдать нас хочешь, сучонок, а?
– Пусти, руки убери, – вдруг по-бабьи истерично заголосил Иван. – А ты как думал, я за ваши дела под статью должен идти? Это похищение несовершеннолетней, ты в курсе? На хрен мне это надо, я девку эту впервые вижу. А скажут, будто я нарочно ее заманил и тут удерживал. Еще и педофилию какую-нибудь приплетут, щас это модно!
– Ах ты, гаденыш вонючий, – как-то даже ласково протянул дядя Гриша.
– Слушай, слушай, – быстро зашептал ему Горчаков. – Я тебя понимаю, кому ж охота из-за ссыкухи какой-то в ментовку попадать. Давай так… Давай вместе пойдем, а ее тут закроем. Скажем – ты сосед мой. Я тебя не заложу, честно! Только пусти, а?
Григорий, слушая его, медленно кивал каким-то своим мыслям. Рот его кривился болезненной усмешкой. Когда Иван закончил, он проговорил:
– А чё, нормально придумал, ага. Дельно!
И, коротко размахнувшись, вдруг влепил Ивану маленьким вертким кулаком в зубы. Тот, завыв, повалился на пол, плюясь кровью и понося дядю Гришу и Катю на разные лады. Катя, выбежав в коридор, попятилась к стене, брезгливо разглядывая корчившегося у ее ног мужчину.
– Ну, вот и познакомились, – подытожил Григорий. – Пойдем, Катюха, пока эта гнида еще какой гениальный план не придумала.
Вместе они сбежали вниз по лестнице. Катя прижимала к животу рюкзак.
Выскочили на улицу. Дядя Гриша давал короткие указания:
– Давай налево, быстрее, чтоб он из окна заметить не мог, куда мы пошли.
– Думаешь, он позвонит в милицию? – на бегу спросила Катя.
– А то! По-любому перестраховаться надо.
Они петляли по улицам, сворачивали в проходные дворы, мелькали мимо переулки, арки, подворотни, детские площадки, зеленые кусты, стоянки машин, дома, скверы…
У Кати кружилась голова, в ушах шумело.
«Вот и все! – отзывалось где-то в голове. – Я нашла отца. Нашла и… потеряла. Ничего не осталось, ничего…»
Было даже не больно.
Просто как будто где-то в груди образовалась пустота, сквозное отверстие, в котором свистит, вырываясь, ветер. И холодно от него, очень холодно.
Катя вдруг остановилась, словно устав от этого бесконечного, бессмысленного бега. Прижалась спиной к стене какого-то незнакомого дома, задышала ровно.