Но полицейские лишь посмеялись над женщинами, велев возвращаться домой и ждать свою бабушку назад.
– Вот если через семьдесят два часа не появится, тогда приходите, обязаны будем принять у вас заявление. А раньше никак.
– Семьдесят два часа! – ахнула тетя Света. – Это трое суток получается? Да за это время с бабушкой Ниной могут сто раз расправиться! И что вы за полицейские после этого, если даже одну бабку найти не можете!
Полицейские ничуть не обиделись, лишь посоветовали женщинам провести собственное расследование.
– Если этот ваш бородатый с крестом был, вы к нашему священнику обратитесь. Небось, знакомы друг с другом.
– А если нет, тогда на автостанцию в Бердяево поезжайте, там водителей автобусов, которые через нашу Карповку проезжают, поспрашивайте. Коли мужик без машины был, они с бабкой из Карповки могли только на рейсовом автобусе укатить.
Вот и все, чем помогли полицейские в розыске пропавшей старушки. Этим женщинам и пришлось удовольствоваться. Тетя Света сказала, что постоит на автобусной остановке, поспрашивает водителей насчет приметного бородатого мужика с подбитым глазом и старушки с ним. А Василисе было решено идти к священнику, побеседовать с ним.
– Может, уже вернулся.
После этого женщины разошлись в разные стороны, договорившись встретиться дома у тети Светы через пару часов.
Василиса отправилась в сторону храма, который как раз отпирал сторож. Он зорко глянул на девушку, но, не усмотрев в ней никакой опасности, подобрел лицом.
– Тебе чего?
– Священника бы повидать.
– Эка хватилась. Он вчера вечером как по делам уехал, так с тех пор и ждем. Не возвращался еще.
– Как же быть, – задумалась Василиса. – Мне с ним поговорить нужно.
– А насчет чего хоть? Если венчание записать или крестины, так это и я могу. Дату выберем, час назначим, а дальше уж отец Иоанн сам разберется, что и к чему. Так что у тебя?
– Я просто поговорить хотела.
– Ну, если просто, тогда жди, покуда не вернется.
– А как долго ждать?
– Обещал к вечеру быть.
Василиса еще немного подумала, а потом спросила:
– А вы не знаете, к вашему священнику какой-нибудь гость не приезжал?
– Какой еще гость? – насторожился сторож.
– Такой… бородатый. С крестом на груди. И вроде как в рясе. Во всяком случае, в черном.
Про рясу она специально придумала, чтобы сторож уверился, что интересующий Василису человек имеет какое-то отношение к церкви.
И сторож попался на уловку.
– Если в рясе, стало быть, священник, – важно подтвердил он. – Но не было у нас никого. А ты где же его видела?
– У бабушки.
– А кто твоя бабушка?
Василиса ответила. Но сторож был человеком новым, в Карповке он возник одновременно с возводимым в поселке храмом, так что имя старожилки Нины Кузьминичны ровным счетом ничего ему не говорило.
– Не знаю такой, – покачал он головой. – В церковь-то твоя бабушка к нам ходит али как?
– Куда там. До калитки едва доходит.
– Сама бы привела, – укоризненно сказал сторож. – Старому человеку в храме побывать – большая для души польза.
– Она дома молится.
– Дома одни староверы молятся да протестанты. Да и те по воскресеньям вместе собираются.
Сторож еще долго рассуждал, как нужно вести себя людям, чтобы оказаться достойными царствия небесного. Получалось что-то очень уж скучно и муторно. Надо было все время молиться, поститься, время проводить в размышлениях о Боге или в крайнем случае можно было трудиться, но опять же не ради обогащения или пропитания, а во славу Божью. Жить так, может, для души было и полезно, но вроде как на строгой диете.
Василиса быстро заскучала с таким собеседником. Она бы с радостью удрала, но сторож стоял так, что перегораживал ей выход. Василиса уже поняла, что сторож не видел никакого бородатого мужика от Прохора Кузьмича, а потому потихоньку начала отступать, надеясь как-нибудь улучить момент и протиснуться мимо сторожа. Но сторож ее телодвижений не понимал. Он относился к породе тех редкостных зануд, которые слышат только самих себя и способны даже самое благое дело превратить в сущую каторгу.
Он стоял в дверях и все зудел и зудел, что молодежь нынче совсем распустилась, что нравы нынче совсем развратные, что молодежь только и думает, что о развлечениях непотребных, а больше ни о чем. От нечего делать Василиса стала разглядывать иконы. Внезапно внимание ее привлекла икона, на которой был изображен маленький, седенький и сгорбленный старичок. Лицо его с каким-то особенным лучистым взглядом было добрым и всепрощающим. Рядом с ним был нарисован большой бурый медведь, доверчиво берущий еду из рук святого.
Василиса внимательно разглядела и икону, и святого. А потом перевела взгляд на соседнюю, где в полный рост стоял совсем другой святой – высокий старец с пронзительным и строгим взглядом.
– А почему у этого дедушки крест на груди другой? – спросила Василиса, перебив сторожа на середине фразы.
Тот замер, потом обернулся и глянул на икону, привлекшую к себе внимание девушки.
– Эх ты, невежда, – укорил он ее. – Тут Сергий Радонежский изображен. Слышала о таком?
Василиса на всякий случай кивнула головой. Если сказать правду, что не слышала и не знает, сторож, чего доброго, вновь примется ее просвещать. А у нее времени на его лекцию совсем нет. В том, что лекция будет именно такой, Василиса даже не сомневалась.
– Но крест у него другой, чем у этого.
И она указала на святого с медведем.
– Серафим Саровский уже после церковного раскола жил, потому и крест такой, – отвечал ей сторож. – А Сергий Радонежский еще до Куликовской битвы по всей нашей Святой Руси был известен. Он Дмитрию Донскому победу вымолил, а через это и всей Руси от Мамая освобождение. А эта битва, голубушка, задолго до Петра Алексеевича прогремела.
– А кресты у них все-таки почему разные? Они же оба наши православные святые?
Сторож взглянул на нее вроде как даже с жалостью.
– Совсем истории не знаешь, да? До Петра одна вера была – старая или староверческая, а после Никон с Петром по-новому книги богослужебные переписали. Ну, многие верующие от такого дела возмутились. Смута даже была. Но с царем разве поспоришь? Кто с новыми правилами не согласен был, тот преследованиям подвергся.
Но Василиса не сдавалась:
– А кресты-то почему разные?
– Почему-почему, вот заладила! Разные, и все! Говорю же, изменения были сделаны. И в богослужении, и в молитвах, и в крестном знамении. Раньше-то двумя перстами крестились, а после тремя стали – щепотью, во имя Пресвятой Троицы. Ясно тебе теперь?