Я – стукач - читать онлайн книгу. Автор: Лев Альтмарк cтр.№ 18

— Я по личному вопросу, — бормочу я и заранее прикидываю, как резать правду-матку, если она вспомнит Филимонову.

— Давай, что там у тебя? — коротко бросает она и делает вид, что увлечена лежащими перед ней бумагами, хотя за секунду до этого чистила ногти пилочкой. Потом замечает, что забыла надеть очки и тут же водружает их на переносицу.

— Вот, заявления принёс. В партию. Своё и ещё двоих рабочих.

— А что ты за них носишь? Сами придти не могли? — подозрительно интересуется Галина Павловна и исследует заявления, будто они поддельные.

— Люди посменно работают и заняты, — начинаю хитрить и изворачиваться, хотя всё и так понятно. — Попросили меня занести. Но если надо, сами подойдут, я им передам.

— Ладно, чего уж там! — великодушно машет рукой Галина Павловна. — Подумает, обсудим на партбюро, тем более разнарядка сейчас пришла… Кстати, хорошо, что ты зашёл, к тебе есть партийное поручение. Ты объявление об общем собрании читал?

— Конечно.

— Будем обсуждать аморальное поведение Полынникова. То, что произошло, надо не только осудить всем коллективом, но и дать этому принципиальную партийную оценку.

— Ну, с этим-то будет всё в порядке, ведь солирует ваш зам Ромашкин, — усмехаюсь я, потому что всегда подтруниваю над Ромашкиным за его дубовость и косноязычие. — Уж, он-то даст стране угля…

— А что ты против него имеешь? — ухмыляется Галина Павловна, но тотчас сдвигает брови домиком. — Он парень неплохой, хоть и простоватый, может ляпнуть что-нибудь лишнее, потом не расхлебаешь. А на собрании будет присутствовать представитель райкома. Речь Ромашкину мы уже подготовили, он её вызубрит наизусть, но лучше подстраховаться. — Она величественным жестом наливает из графина воды в хрустальный стакан и отхлёбывает маленькими глоточками, как коньяк. — Вот я и подумала тебя подключить. Язык у тебя подвешен, можешь час без передышки говорить. Так что давай, комсомол, включайся в работу. Тезисы его доклада я тебе дам. Считай, что это первое твоё партийное поручение.

Я пожимаю плечами и неуверенно отвечаю:

— Что ж, раз надо…

А на душе кошки скребут, будто я кого-то обманул или предал. Хотя кто мне Полынников — сват или брат?.. Господи, почему одного Ромашкина мало?!

А трое добрых молодцев из репродуктора ухарски кричат мне вдогонку:

Мы с Ленкой шагаем по вечернему парку, и кажется, что всё вокруг плавает в густом, почти осязаемом запахе цветущей сирени. Фонари светят высоко над кронами деревьев, рано зазеленевших этой весной, и свет теряется в листве, так и не достигая асфальтированных дорожек.

Ленка весело помахивает сумочкой и, озорно поглядывая по сторонам, всё время норовит шагнуть с асфальта в молодую упруго-резиновую траву. Я же задумчиво плетусь следом, тяжело печатая шаги по дорожке, и никак не могу понять, отчего Ленка веселится.

— Витёк, — смеётся она, — хватит корчить из себя мыслителя, побудь хоть вечер обыкновенным человеком. Ты же совсем другим можешь быть, когда захочешь!

— Да-да, — киваю я и, кажется, даже не слышу, что она говорит.

— Я обижусь, — предупреждает Ленка. — Тоже себе, гуляет с девушкой и не обращает на неё никакого внимания. Кавалер!.. Всё про свою Филимонову раздумываешь? Брось, не стоит она того! — О нашем последнем разговоре с Галиной Павловной Ленка ещё не знает. — А пойдём лучше в кино, развеемся, а? Выберем самый глупый фильм, после которого в голове будет полный вакуум — вот будет здорово!

— Не хочу в кино, и вообще ничего не хочу! — кисло бормочу я и вдруг, неожиданно для самого себя, отчаянно рублю рукой в воздухе: — Всё, амба! Молчи, грусть, молчи…Кто старое помянет, тому глаз вон. Кутить так кутить… Слушай, а погнали купаться на реку. Что, слабо?

— Сейчас? — обмирает Ленка. — В такую темень? Там же холодно и ни одной живой души!

— Ну и прекрасно! А кто тебе ещё нужен? Мы же такие горячие ребята!

— У меня купальника с собой нет…

— Да на кой он нам нужен? А, Ленок?

— Ты даёшь! — всё ещё сомневается Ленка, но машет рукой и хохочет: — Шут с тобой, комсорг-развратник! Пользуешься тем, что бедная девушка у тебя в подчинении… Погнали наперегонки!

…Ух, какая потрясающая вода! Холодно в ней или тепло не разобрать, только она, как газировка, слегка пузырится и обжигает кожу…

Пока мы добежали до городского пляжа, стемнело окончательно. Я уже давно сорвал с себя надоевший галстук и размахиваю им в воздухе. Господи, что я вытворяю, кто-то шепчет внутри меня, а другой голос тут же перебивает: молодец, наконец-то… Неприятности последних дней словно остались за спиной после этого сумасшедшего бега, а сейчас — только тяжёлое с непривычки дыхание и какое-то необычное опьянение. Так хорошо мне раньше не было…

Наши обнажённые тела матово светятся в отблесках луны на чёрной речной воде, и пусть за нами подглядывает кто угодно — плевать…

— Скажи, а купаться по ночам в голом виде со своим начальством — очень страшное преступление? — отплёвываясь от воды, смеётся Ленка.

Я переворачиваюсь на спину и раскидываю руки:

— А если между начальником и подчинённой любовь?

— Ты это серьёзно? — пуще прежнего закатывается Ленка. — Неужели суровый комсомольский вожак способен на такое чувство?

— А может, я тебе предложение сделать собираюсь!

— Замуж за тебя выходить? Ну, ты даёшь, комсорг!.. Не пойду я за тебя, ты меня со свету сживёшь своими скучными бумажками. Хватит мне восьми часов общения с тобой на работе, а то придётся всю жизнь выполнять твои нудные поручения. Хотя ты очень даже ничего…

— К чёрту поручения! К чёрту бумажки! — кричу я изо всех сил, и эхо вторит за рекой. — На самом деле я совсем другой!..

Подрагивая от ночной прохлады, мы выбираемся на берег, но одеваться не спешим. В воде было теплее, а на воздухе, кажется, изо рта вырывается горячий пар. Ветерок холодными иголками покалывает щёки, и меня бьёт озноб, но это совсем не от холода. Неловко касаюсь Ленкиной руки, и меня словно бьёт током.

— Что ты, нас же увидят… — шепчет Ленка и горячо дышит в ухо, а потом прижимается ко мне и почему-то всхлипывает. — Ай да комсорг, ай да сухарь…

— Не узнаю я тебя сегодня что-то. Физиономия у тебя какая-то одухотворённая! — вместо приветствия кричит Шустрик, вваливаясь без спроса в комитет комсомола и нахально дымя своей «Примой». С некоторых пор он считает себя моим духовным наставником, которому дозволено говорить мне всякие колкости. — Не иначе как перед судилищем по поручению парткома проходил стажировку в баптистской общине и заразился там библейской мудростью. Хотя мудрость — такая категория, которая комсомольским работникам противопоказана.