Кобылин проследовал по проторенному пути с ловкостью юнги – ведь недаром же нормативы по покиданию горящего танка он всегда выполнял на «отлично»! Все необходимые движения он знал на уровне спинного мозга и мог повторить даже с закрытыми глазами…
Чтобы видеть хоть что-то, Помор был вынужден распахнуть водительский люк.
Это было смертельно опасно. Но только так они сохраняли минимальные шансы прикрыться корпусом «ПТ-50». В противном случае их горящий, разваливающийся танк скорее всего слетел бы с дороги и перевернулся, похоронив под своей тушей майора и бравого мехвода.
Наконец они поравнялись со своим младшим плавающим собратом и Помор выкрикнул: «Можно прыгать!»
Не дождавшись ответа командира, он покинул машину.
Что же до Растова, он бы с радостью распростился с «Динго» еще несколько секунд назад, ведь башня с его стороны тоже прогорела до толщины консервной жести.
Но потерявший форму от перегрева люк наглухо заклинило. Теперь его можно было разве что вырезать – разумеется, промышленным автогеном.
Недоразмеренный клонский «Рахш», конструкторы которого экономили каждый литр заброневого пространства, чтобы сберечь каждый лишний килограмм бронезащиты, стал бы для Растова огненным саркофагом.
Но только не «Т-14» – просторный, как лимузин.
Под ногами Растова громоздились короба автомата заряжания, но справа от них оставался лаз к танковому днищу.
И там, внизу, зиял днищевой люк. Причем уже любезно отпертый искусственным интеллектом парсера, запрограммированным на создание всех условий для спасения экипажа.
В этот-то лаз и вывалился Растов, безостановочно матерясь.
Танк плавился, оползал наземь пластичными сгустками огня.
В укладке взорвался осколочно-фугасный снаряд…
Еще один…
А майор полз и полз под гудящим железом…
Он вдруг поймал себя на мысли, что вместо злого русского мата его глотка выплевывает одну и ту же команду: «Рота, огонь! Рота, огонь!»
– Рота, огонь!
Но ему никто ничего не отвечал.
Никто ничего не докладывал.
Никто даже не кричал. Как будто Растов остался последним человеком в Галактике.
Когда его черный шлем наконец показался из-под плазменных резаков на лобовой броне «Динго», его подхватил под мышки кстати подскочивший Помор.
– Где рота?! – выкрикнул в лицо Помору майор вместо «спасибо».
– Ведет бой!
– Результаты?!
– Какие результаты, товарищ майор?! Бежим скорее!!!
Благоразумие взяло верх над командирскими инстинктами, и Растов последовал за Помором.
За их спиной щедро рванул гидролеум на борту «Динго».
Взрывной волной мехвода и комроты швырнуло на землю и проволокло не менее пяти метров. Не будь на обоих гермокостюмов, вся их кожа осталась бы на придорожной щебенке.
Почувствовав прилив боевой ярости, Растов, как ванька-встанька, сразу же вскочил на ноги. И, резко обернувшись к морю, наконец-то ухватил ускользающую картину боя.
Плохо различимая за оранжево-черной стеной огня, его рота была еще жива и осыпала чоругов остатками боезапаса.
По колено в море стояли четыре шагающих танка.
Один из них медленно кренился, как смертельно раненный боец. Усиливая аналогию, из него толчками выплескивались и растекались над водой порции тяжелого багрового дыма – точно кровь.
Тот первый шагоход, с которым дуэлировал отважный Кобылин, тоже не производил впечатления жильца на белом свете. Он был изрешечен кучно легшими снарядами «Динго». Из развороченной конечности свешивались и бились в воздухе анакондами перебитые электромышцы. А в расколотой полусфере плазменно-пушечной башни Растов разглядел зловещее паучье шевеленье – похоже, там агонизировал раненый чоругский танкист.
Но еще две машины, увы, не выказывали явных признаков нокаута.
Раскачиваясь влево-вправо размашистыми маятниками, чтобы сбить наводку русским танкистам, шагоходы заливали их огневой рубеж смертоносной плазмой.
И, увы, они побеждали…
Взметнулась ввысь над огненным валом оторванная внутренним взрывом башня «тэ четырнадцатого» – и, страшно размахивая ушами раскрытых люков, рухнула на белый песок пляжа.
Другой танк – кажется, то была машина Ченцова – умелым маневром проскользнул между зубьев частой плазменной гребенки, но, не протянув и пятидесяти метров, остановился, весь в дыму.
Растов негодовал:
«Проклятье! Вывести роту из-под клонских бомб в первый день войны… Пройти всю войну героями, малой кровью, набить под сотню клонских танков… Лидировать наступление от плацдарма высадки до самого Стального Лабиринта… И потерять все, всю роту, за несколько минут в бою с какими-то бессмысленными раками!»
Ноги больше не держали майора, и он сел на землю.
Самым страшным было ощущение тотального бессилия.
Будь сейчас у майора хоть «тэ десятый», хоть колесная бронемашина, да пусть даже пращурский «Т-34» – он бы слился сейчас с тагильской броней в единое целое и осыпал бы чужаков снарядами, пока не переломал бы их проклятые механические ноги!.. А дальше – смерть? Что ж, пусть смерть!
Майор уже полностью свыкся с отсутствием связи. И потому, когда в его наушниках зазвучали напрочь лишенные интонации из-за скупого цифрового кодирования слова, он поначалу принял их за слуховую галлюцинацию:
– Здесь фрегат «Неустрашимый», Российская Директория. Здесь фрегат «Неустрашимый», повторяю: «Неустрашимый»! Вызываю наземные силы на пятьдесят втором километре Дошанской дороги! Вызываю…
При словах «наземные силы» Растов издал сдавленный смешок.
Фрегат тем временем продолжал:
– Наношу удар по группе шагающих чоругских танков ракетами «Хром». Прогнозируемый эквивалент импакта – двадцать килотонн!
Растов присвистнул. «Тяжело в учении – легко в очаге поражения», как шутили у них в Харьковской академии бронетанковых войск.
– Отводите технику. Занимайте укрытия. Даю отсчет по подлету… – продолжал «Неустрашимый».
– Капитан! – крикнул Растов. – Родной! Ты меня слышишь? Капитан!
На борту «Неустрашимого» его, конечно же, никто не слышал.
Вся радиопередающая аппаратура погибла вместе с танком, а мощности передатчика гермокостюма Растова для связи с орбитой не хватало.
В ответ неслись только цифры отсчета:
– Одиннадцать… десять… девять…
Помор, стоявший радом с Растовым и слышавший то же, что и он, крикнул:
– Товарищ майор, падаем!
Но Растов стоял, окаменев точно статуя Командора, и Помору пришлось неделикатно повалить майора на землю скверно проведенным приемом дзюдо.