Гомер оказался несколько более терпелив, в отличие от своего соотечественника. Довольно долго поэт стоически выносил все тяготы и лишения милицейской службы, но затем и он сломался – упал на дно колесницы, искусно изобразив голодный обморок вперемешку с эпилепсией, кататонией, пониженным уровнем гемоглобина, катарактой и слабоумием. На период его исключительно зрелищного театрального представления колесница стала неуправляемой, поскольку Попов, задолго до Гомера объявивший забастовку, к вожжам подходить наотрез отказался, а больше античным транспортом управлять было некому. Вот и пришлось Сене, как он ни кривился, объявить привал и дать возможность слабосильному поэту как следует отдохнуть.
– Зацепился за пень, да и стоит весь день, – проворчал Сеня, сползая со своей клячи. А затем, чтобы все поняли, о ком это он так ласково, добавил: – На дела Попу плевать, лишь бы было, что жевать!
– А ты, между прочим, можешь и отказаться от обеда, – великодушно предложил Андрюша, но мой Сеня такой щедрости не принял. Встроенное благородство не позволяло.
Раньше чем через полтора часа тронуться в путь у нас не получилось. Сеня бесился и бегал кругами, но сделать ничего не мог. Зато он отыгрался позже, заставив нашу экспедицию двигаться вперед почти до самого наступления темноты. Может быть, Рабинович и спать бы нам не позволил, но Гомер вновь решил проявить свой артистический дар, и пришлось моему хозяину клятвенно пообещать, что спать мы непременно будем. Вот только нужно было забраться на ближайший холм и выбрать место для ночлега. Что мы и сделали, на свою беду!
– Это что там за сборище? – удивленно поинтересовался Ваня, едва наш караван застыл на вершине холма.
Ему никто не ответил. Все стояли молча, напряженно пытаясь рассмотреть, что происходит внизу. А там горели костры, около которых двигались какие-то фигуры. Я, как вы знаете, отличным зрением не обладаю, но нюх меня еще никогда не подводил. Едва до нас донесся первый ветерок от подножия холма, как я сразу уловил запах меди, жаркого, конского табуна и еще чего-то не совсем понятного. Поначалу я решил, что мы догнали сбежавших от Хирона кентавров, но, разобрав недостающую часть ароматической гаммы, с удивлением понял, что внизу, у подножия холма, лагерем расположились женщины. И не просто женщины, а вооруженные женщины… Та-ак! Похоже, пришел конец нашему спокойному путешествию. Сеня, у которого был исключительный нюх на слабый пол, тоже это понял.
– Блин, да там целый батальон телок, чтоб мне премии лишиться! – заявил он, а поскольку все знали, что подобное пожелание было самым страшным, что только мог представить себе Рабинович, оспаривать его утверждение никто не стал. – Ну что же, вот сейчас и отдохнем. – То ли позабыв о Немертее, то ли решив таким образом отомстить ей, Сеня потер руки и направил свою клячу к подножию холма. – Де-еву-ушки-и-и! Радуйтесь. У вас гости.
Они и обрадовались. Несказанно. Едва наш караван, возглавляемый сластолюбцем Рабиновичем, который по совместительству еще считается и моим хозяином, спустился вниз, как тут же оказался окруженным толпой ликующих женщин. Одеты дамочки были самым разнообразным образом – от туник и кожаных жилеток до купальных костюмов и пучков травы в интимных местах – но в то же время у них было много общего. Во-первых, половая принадлежность. Во-вторых, выражение дикой радости на лицах. И, в-третьих, наличие натянутых луков в отнюдь не нежных руках.
– Мать наша, Гера, благодарим тебя за подарок к ужину! – разом завопили они, а затем самая наглая из женщин заявила, явно обращаясь к ментам:
– Спешиться и сдать оружие, если у таких идиотов, какими являются мужчины, оно имеется. Сопротивление бесполезно, хотя можете попробовать. Мы получим просто божественное удовольствие, начиняя вас стрелами. У вас пять секунд на раздумье. Время пошло.
– Будь я проклят! Это амазонки, – обреченно выдохнул Гомер и, выругавшись в жомовском стиле, чему я несказанно удивился, швырнул свой меч на землю. – Вы не имеете права применять ко мне насилие. Я тиринфскоподданный и требую вызова консула!
Женское воинство дико захохотало. Причем часть его, видимо, наиболее смешливая, даже выронила из рук луки, за что тут же заработала огромное количество нарядов вне очереди. Мои менты растерянно переглянулись, пытаясь найти какой-нибудь выход из создавшегося положения. Но поскольку против лука нет ответа, если нет бронежилета, пришлось и моим ментам сдаваться, а такой позор даже Сене перенести было трудно. Не говоря уже о Жомове. Тот от стыда, наверное, руки себе бы по локоть отгрыз, если бы амазонки их вовремя за спиной омоновца не связали.
Впрочем, участь быть связанным постигла не одного Жомова. Одуревшие су… Извиняюсь, самки рода человеческого опутали, в буквальном смысле этого слова, всех членов экспедиции, не исключая меня и Горыныча. Причем у последнего оказались связанными не только конечности. Амазонки собрали в аккуратный пучок и три головы Ахтармерза. Он принял пленение стоически, а вот я попытался сопротивляться. Даже укусил пару дамочек. Но Сеня, побоявшись, что меня пристрелят, приказал мне прекратить сопротивление. Я послушался и вскоре оказался привязан к ближайшему дереву. Причем привязан конкретно, поскольку амазонки дело знали и в качестве поводка использовали настолько толстую дубину, что перегрызть ее раньше чем через пару недель я просто не мог.
Обездвижив таким образом всю нашу экспедицию, дамочки, не стесняясь в выражениях, принялись обсуждать наше дальнейшее будущее. Вариантов было предоставлено великое множество, а самым мягким из них можно было считать принудительную кастрацию без применения наркоза. Про остальные и говорить не хочется!
– Ну, спасибо тебе, Сенечка, за ужин, отдых и ночлег, – наслушавшись ужасов, простонал Андрюша. – Моли бога, чтобы они выполнили хотя бы одно из своих обещаний. Потому что, если мы выберемся, я сделаю с тобой то же самое, но намного больнее!
– Я-то тут при чем? – изумился мой Рабинович и хотел добавить еще что-то, но не успел.
– В натуре, Сеня, лучше заткнись! – поддержал криминалиста Жомов, и это был, пожалуй, первый случай, когда мой хозяин остался один против двоих своих друзей.
На Рабиновича сразу стало страшно смотреть. Он поник головой, осунулся и даже как будто уменьшился в размерах. Таким я его еще никогда не видел. Даже в самые страшные дни на моей памяти, когда Рабинович неделю не мог понять, в каком именно магазине ему недодали полтора рубля сдачи, он и то выглядел лучше! Честное слово, хотя я и злился иногда на хозяина, но сейчас мне так стало его жалко, что захотелось взвыть на греческую луну или перегрызть глотку двум-трем террористам, вооруженным автоматами. Впрочем, не мне одному!
– Ладно, Сеня, не обижайся, в натуре, – извиняющимся тоном попросил Рабиновича Ваня. – Мы не со зла, а просто от расстройства. Ты не виноват. Мы сами тоже, как дураки, пожрать, выпить и отдохнуть с холма ломанулись. Правда, Андрюха?
– Угу, – буркнул тот себе под нос. – Сеня, ты только придумай, как нам отсюда выбраться, а уж я чмошником буду, если тебе дома после этого ящик пива не поставлю!