Роковой роман Достоевского - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Тарасевич cтр.№ 42

Валерий Петрович еще хотел сказать, чтобы Лешик повнимательнее приглядывал за книгами. Книжные воры – отличные психологи, всегда выберут для своего черного дела момент, когда продавец зазевается. К тому же и по внешнему виду их не отличить от покупателей – интеллигентные лица, хорошая одежда. Делают вид, что никак не определятся с выбором, а сами незаметно прячут книги в сумку или под куртку. Милицию при поимке таких воришек на ярмарке вызывать не принято, жалко все-таки хулиганов. Надо сказать, чтобы сосед особо плеером не увлекался, а то весь товар разворуют.

Но справа уже доносилось мерное: «Тыц-тыц-тыц».

Нет-нет-нет, застучало в висках, Лешик обманут. Свиданий уже давно нет, по сути, и не было, и уж точно в ближайшее время не предвидится. Уход за Таней занимает все время. А дальше будет только хуже, еще тяжелее…

«Патологии» Захара Прилепина, «Моя война» и «Чеченский рецидив» генерала Геннадия Трошева. Пальцы Валерия Петровича машинально поглаживали корешки давно прочитанных книг. Хороших, честных, откровенных и жестоких. Но – в каком-то смысле односторонних, как и все написанное о войне в Чечне.

Пишут про русских солдат. Совсем мальчишек. Им бы влюбляться, учиться, жить. И грехов-то не было, а оказались в аду, и мало кто выжил.

Пишут про чеченцев. Родная земля, право быть хозяевами в своей стране, защищать до последней капли крови, а все остальное не важно, иншаллах. Еще одна позиция. Спорная, но уже сохраненная на бумаге.

Пишут про спецназ ГРУ, про связи олигархов с полевыми командирами, международный терроризм, наемников. Да про все, что угодно, кроме самого главного.

А сколько лет независимой Чечне? Всего ничего, и даже сегодня куда меньше, чем автономной республике в составе Советского Союза. А люди в советские времена, по сути, вовсе не делились на чеченцев, грузин, русских или украинцев. Разделения не было. А вот гордость – что на всех одна национальность, советская – была…

И Таня выходила замуж не за чеченца, а просто за хорошего парня Аслана, с шапкой густых черных волос и ослепительной улыбкой. И уезжали они не в Чечню, а в такой же советский, как и Ленинград, город Грозный, красивый, зеленый, строящийся. Их детки, Эниса и Керим, тоже были, как и все в те годы, обычными советскими детьми. И будущее казалось таким простым, понятным, спокойным. И даже когда после развала Советского Союза зазвучало то самое слово, Чечня, резкое, угрожающее, опасности долго не чувствовали. Не верили, не понимали, не осознавали.

Новоявленная республика появилась, как раковая опухоль, и стала безжалостно пожирать людские судьбы, семьи, планы, жизни.

Нельзя говорить по-русски. Нельзя выходить на улицу. И даже в собственной квартире не укрыться, врывается неизвестно кто, избивает неизвестно почему, и все это так жутко, что мозг не в состоянии осмыслить происходящее, и сознание погружается в спасительный туман. И все это происходит там, где всегда жили дружно, если свадьба – то вся улица веселится, если похороны – всеобщее горе!

Аслан рассказывал: первые признаки душевной болезни появились у Татьяны тогда, еще в 1992-м, задолго до того, как на площади Минутка в упор расстреливали замерзших, практически безоружных русских мальчиков.

Трагедия смешанных семей. То есть обычных советских семей, где никогда ничего не делили, и особенно по национальному признаку, – вот об этом ничего толкового так и не написано. И, наверное, уже не будет написано. В описании чеченской тематики сегодня наметились совершенно другие тенденции. Но дело не в осанне наведенному порядку, реальному или придуманному, не важно, речь не об этом. А о том, что все большей пылью и паутиной забвения покрывается боль тех, кто в войнах потерял больше, чем близких, как это цинично ни звучит. Потерял себя, смысл, веру. Телесная оболочка пуста, души нет, исстрадавшись, она просто сжалась в комок. Болит, если ненароком тронут. Боится. Всех, всего, везде. Это тяжелее, чем цинковый гроб, вечная пытка всегда хуже освободительной смерти. И пока есть эта боль – война не закончена…

Автомобиль Аслана взорвался два года назад, в Питере, не в Чечне. Виновных, конечно же, не нашли. В каком-то смысле Аслану стало легче, он перестал метаться между Россией и Чечней, которые все никак не мог воспринимать по отдельности. И в памяти Татьяны после смерти мужа стало темно – ни войны, ни смерти близких. Но как же больно видеть тень с лицом сестры! А никто не виноват, никто ни за что не отвечает…

– Дядя Валера, опять вы белый стали как бумага, – заволновался Лешик. Достал из-под стола бутылку кока-колы, протянул: – Вот, выпейте, правда, у меня стаканчика нет.

Валерий Петрович разыскал свою кружку, послушно плеснул коричневой слабо шипящей жидкости.

– Да не волнуйтесь вы, все тип-топ будет, – успокаивал Лешик, рассчитываясь с покупателем за очередной том Достоевского. – Поперло-то как, вот прикол! Нормально пройдет ваше свидание.

– Конечно, – допив теплую кока-колу, слабо улыбнулся Савельев.

Впрочем, не так уж сильно Лешик и обманут. В каком-то смысле и будет свидание. Накануне поговорить с Ликой Вронской и взять ее телефон не получилось, было не до того. А ведь эта писательница может оказать очень большую помощь. Главное – попытаться ее убедить…

* * *

У Марины, понуро сидевшей на скамеечке возле следовательского кабинета, был очень несчастный вид. Такой нахохлившийся грустный воробышек. Тонкий черный плащик, озябшие, чуть покрасневшие руки, обиженно-растерянный взгляд. Ей бы большую чашку кофе, пирожное со взбитыми сливками, и побыстрее!

Андрей Соколов мысленно оценил свою платежеспособность. Зарплату давали всего пару дней назад. Так что можно смело приглашать девушку в кафе. Хотя, конечно, с учетом доходов судебных медиков такое позволительно далеко не всегда.

– Мне следователь совершенно не понравился, – пробубнила Марина, потирая озябшие пальцы. – Пошли скорее на улицу, здесь температура как в холодильнике!

– А кто меня сюда потащил, а?! – возмутился Андрей, торопливо шагая по выстывшему коридору. – Ну не могли химики до Гаврилова дозвониться. Так он сам бы их набрал. В лаборатории, кстати, ребята правильные. Никто никуда не ломанулся. Это только тебе все не терпится!

Андрей возмущался и одновременно прикидывал, куда пригласить Марину. Да, наверное, находящаяся в двух шагах от прокуратуры пиццерия с настоящей печью в центре зала – хорошая идея. Там всегда тепло, и готовят прилично.

В ответ на предложение выпить кофе и перекусить Марина лукаво улыбнулась из-под черной челки:

– Ты за мной ухаживаешь? Никогда бы не подумала.

– И не думай, просто комплекс реабилитационных мероприятий, – растерявшись, заверил Андрей.

Ухаживать, влюбляться? Нет, плавали, знаем. После Ленки, казавшейся такой родной и преданной, такой любимой, снова попадаться в эту ловушку? Чувствовать, что душе провели вскрытие, выпотрошили, вдобавок и наизнанку вывернули? Да ни за что на свете! Вот у соседки муж все время в разъездах, иногда девушка приходит в гости. Для здоровья – это всегда пожалуйста. Но Марина совершенно не подходит для здорового ненапрягающего траха. Не тот случай. Слишком красива, трогательно наивна, беспечна, а иногда и несчастна. Конечно, порой достает своими вопросами! Но когда раздражение и усталость проходят, то… Невольно чувствуешь к ней непонятную нежность, и даже почему-то покормить ее хочется… Нет, пора прекращать слишком тесное общение с интерншей. Подежурить вместе, показать, разъяснить – это его обязанность. Но на этом – все. Девчонка, похоже, как вирус, цепляется быстро, лечится долго. Если вообще лечится…