Последняя тайна Лермонтова - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Тарасевич cтр.№ 46

Как же все трагично сложилось тогда! Был друг, человек; хороший ли, плохой – не важно, только теперь про него пишется в документе: «тело»...

Николай Соломонович, закусив губу, потер занывшую от боли левую половину груди и продолжил чтение.

«При осмотре оказалось, что пистолетная пуля, попав в правый бок ниже последнего ребра, при срастении ребра с хрящом, пробила правое и левое легкое, поднимаясь вверх, вышла между правым и шестым ребром левой стороны и при выходе прорезала мягкие части левого плеча; от которой раны поручик Лермонтов мгновенно на месте поединка помер» [34] . – Не может быть, – прошептал Мартынов, откладывая лист. – Но ведь, коли правильно я вспомнил, на той картине Мишеля, человек, притаившийся с пистолетом за кустом, находился как раз именно справа. А мы же стояли на ровной площадке у подошвы Машука напротив друг друга. Значит ли это, что на руках моих нет его крови? Значит ли?.. Выходит, мои предположения верны, и Монго [35] устроил против Мишеля заговор? Но почему?!

...Избежать ссоры совершенно не представлялось возможным. Весь тот день меж ними проносились молнии задиристого напряжения и неприязни.

Поутру сошлись у колодца. Лермонтов буквально перед носом выхватил оплетенный веревкою стакан, к которому Николай тянул руку, и ловко опустил его вниз. Потом, выпив зловонной, однако же весьма целебной воды, отер ладонью усы и подмигнул:

– Что же вы еле поворачиваетесь, милостивый государь! Мартышка, коли это следствие действия вод, то они тебе решительным образом не показаны.

Удачные каламбуры пришли Мартынову в голову, как и всегда, в тот момент, когда обидчик уже удалился и едва можно было различить вдалеке его фуражку.

В обед встретились в ресторации пятигорской гостиницы. Откушав супу, Мишель, под хохот Столыпина, Глебова и Васильчикова, с которыми нанимал он квартиру, чуть треснул тарелкой по своему лбу.

– Не щадишь ты себя, герой нашего времени, – съехидничал Столыпин, и легкая улыбка сделала его красивое благородное лицо еще более притягательным. – Эй, остановись, да что ты все тарелками по лбу стучишь! Береги голову! А ну как перестанут стихи да романы сочиняться!

– Тсс, – Лермонтов приложил палец к губам. Как раз явилась к столу прислуга убрать пустые блюда. – Сейчас нам выйдет развлечение.

Через пару минут он ушел в направлении комнаты, где стряпали еду. А вернулся, держась за живот, изнемогая от хохота.

– Девка одну тарелку мыть – в руках осколки. Вторую – опять развалилось блюдо. Она как вскочит, как завопит: «Батюшки, недобрым глазом на меня глянули! Проклятием тяжким со свету сжить хотят!»

Сидевшая за соседним столом компания радостно захохотала. Николай хотел было возмутиться – зачем невинную девушку пугать, к тому же, из жалования ее всенепременно вычтут за те тарелки – однако же уже несли Лермонтову счет. И он, хитро улыбаясь, сознался в своей шалости, попросил добавить в расчет за попорченную глупой проделкой посуду.

Вечером – в гостиной генеральши Верзилиной, среди трех ее красавиц-дочерей и многочисленных кавалеров, всех как один, офицеров, что весьма обычно на водах – опять с ним же встреча, с Мишелем. Он довел до слез эпиграммами бедную Эмилию, а потом покаянно попросил:

– Дозвольте пригласить вас на тур вальса. В последний раз, я роковым образом чувствую, буду танцевать этот танец.

Хотя глаза девушки от обиды подозрительно блестели, она едким тоном ответствовала:

– Коли последний – так и быть. В последней просьбе отказывать не пристало. Соглашаюсь я с превеликим удовольствием.

Все-таки он весьма, весьма остро предчувствовал свою кончину, ясно видел трагичный конец жизни...

После танцев Эмилия стала петь, аккомпанировал ей на рояле князь Трубецкой. А Мишель, вознамерившись заманить в свои сети младшенькую Верзилину, Надежду, отошел с ней к окну.

Николай наслаждался – пела Эмилия славно и чисто. А когда смолкли звуки музыки, по гостиной пронесся веселый голос Лермонтова:

– Наш Мартышка не хуже черкеса на кинжал свой колет беса.

Кровь прихлынула к лицу.

«Вот же подлец! – подумал Мартынов, медленно приближаясь в развалившемуся на стуле Мишелю. Тот, закончив глупейшую свою декламацию, натянуто улыбался и болтал ногой. – Когда же он оставит меня в покое?! И зачем я одел сегодня черкеску и кинжалы? Лермонтов, сам любящий костюм горцев, прямо зеленеет от зависти!»

– Меня совершенно не радуют ваши глупые бездарные эпиграммы, – голос Николая звучал холодно, хотя в душе все кипело от ярости. – Но особенно меня возмущает, что вы позволяете себе так обо мне отзываться на людях, причем всенепременно в присутствии дам.

Лермонтов быстро вскочил, выпрямился, стараясь придать своей неказистой фигуре если не стати, то хотя бы выправки. И, хитро подмигнув, прошептал:

– Так в чем же дело? Потребуйте у меня сатисфакции.

Глаза Лермонтова, темные, жаркие, бегали по сторонам быстро-быстро. Вид же его выражал неимоверное собственное достоинство и полное презрение к окружающим.

– Безусловно, – учтиво отозвался Мартынов. – Я даже настаиваю, чтобы вы мне дали удовлетворение...

Стреляться с приятелем? На следующее утро эта перспектива казалась ему совершенной и очевидной глупостью.

«Сделаю вид, что не согласен на перемирие, – рассуждал Николай, принимая Глебова и Васильчикова, секундантов Мишеля. – Потом, конечно же, пальну в воздух, не убивать же его из-за такой ерунды. Но охоту к глупым шуткам и дурацким стишатам я отобью, не так смел Мишель, как хочет казаться и как думают обольщенные им дамы».

В назначенный час все встретились в четырех верстах от Пятигорска, на скрытой кустарником просторной площадке у подошвы Машука.

– Отчего нет доктора? – спешившись, поинтересовался Николай, стараясь глядеть мимо Лермонтова. Тот все время нервно посмеивался, глаза его были совершенно бешенными. – Против правил ведь, когда без доктора.

– Я вас уверяю, – Мишель ловко спрыгнул с лошади и стал ее привязывать, – что доктор вам без надобности будет. Стреляться с таким дураком, как вы, я почитаю ниже своего достоинства.

Николай поначалу оскорбился. Впервые захотелось всадить Маешке пулю в грудь! И не ранить, а убить, убить насмерть!

Однако же Лермонтов выглядел таким злым и раздосадованным, что на ум приходило одно. Болен. Не в себе. А потому грешно на него обижаться.

«Что так разозлило его? – Мартынов краем глаза видел, как Васильчиков стал отмерять шаги, благо, места на поляне было предостаточно. – Наверное, кто-то из девиц Верзилиных в эти дни не ответил на пламенные его чувства, вот он теперь и бесится».