Реминискорум. Пиковая дама - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Ракита, Лена Климова cтр.№ 12

Антон кидается на кухню, к мусорному ведру, роется в нем. Обычно педантичный и аккуратный в быту, из-за последних событий он не выбрасывал мусор уже несколько дней. Наконец с криком «Эврика!», что по-древнегречески, как известно, означает «Нашел!», он выуживает из объедков смятый квадратик картона. Это визитка Риты, которую она пыталась всучить ему утром. В качестве профессии обозначено «фэшн-консультант». Ну конечно, что же еще. Он набирает номер. Рита отвечает сразу. Он говорит:

– Это я, Антон. Приезжай, ты мне нужна. Приезжай прямо сейчас.

Она соглашается, не задавая лишних вопросов, и это хорошо. Слава богу и «Яндекс-такси», она приезжает через пятнадцать минут. Он встречает ее внизу у двери, сразу ведет наверх, в спальню, подталкивает к кровати:

– Раздевайся!

– А поговорить? – криво улыбается она.

– Потом! Все потом! – кричит он и набрасывается на нее.

Он возбужден до предела, стояк невозможный. Он практически насилует ее, раз за разом засаживает, жестко, с максимальной амплитудой, вбивая в нее и вытряхивая из себя весь ужас и кошмар, в который за два дня превратилась его жизнь. Она сначала в шоке. Потом пытается сопротивляться, но он сильнее. Потом она подчиняется, подстраивается, врубается в ритм и даже начинает энергично подмахивать, пружиня ногами, но это ему сейчас не нужно. Он обхватывает ее руками, сковывает движения, наваливаясь всем телом, и она покорно принимает его. Он мощно разряжается в нее и тут же чувствует, как и ее сотрясает оргазм. Он падает с нее, откатывается в сторону, замирает. Закрывает глаза – там чудесное ничто. Никаких женщин с горящим взглядом, просто темнота. Он чувствует благодарность и немного раскаяния.

– Что это было? – тихо спрашивает Рита.

– Чем ты недовольна? – огрызается он. – Ты же кончила!

– Бедный мой, – говорит она и кладет ему руку на лоб.

Он лежит, по-прежнему закрыв глаза, и эта рука и этот тихий голос отчего-то напоминают о детстве, когда он болел, а мама сидела у его кровати. Ему вдруг становится так жалко себя. Он остался один, совсем один, и когда пришла беда, даже некому рассказать, некому пожаловаться.

– Знаешь, – говорит он, – ты не сердись на меня. Я не всегда такая сволочь. Просто в последние дни со мной что-то происходит…

– Я знаю, – говорит она. – Ты хороший. Талантливый. Сильный. У всех бывает черная полоса.

– Нет, – перебивает он ее. – Это не просто черная полоса!

И вдруг слова сами собой потоком начинают извергаться из него. Он разом вываливает на нее всю эту историю – с момента встречи с профессором до момента, когда он ей позвонил. Замолкает, чувствуя странное облегчение. Она сидит на подушках, смотрит на него.

– Ну и что мне теперь делать? – спрашивает он, словно и в самом деле надеется, что она откуда-то знает правильный ответ.

– Если хочешь, – осторожно говорит она, – я знаю одного психоаналитика. Он очень помог одной моей подруге…

– Заткнись! – вопит он в бессильной ярости.

Ему снова хочется ударить ее, вместо этого он изо всех сил лупит по подушке. Подушка улетает к двери. Все напрасно. Любая близость – иллюзия. Она ни черта не поняла. Зачем только он ей все рассказал.

– Убирайся! – кричит он. – Чтобы ноги твоей здесь больше не было! И не вздумай никому об этом рассказывать!

Он больше ни секунды не может видеть ее и поэтому, схватив с пола еще одну бутылку, убегает в ванную, с грохотом захлопывая за собой дверь. Садится на край джакузи, включает воду. Смотрит на аккуратно занавешенное зеркало, запрокидывает голову, и вот уже бульканье водки, обжигающей горло, сливается с басовитым журчанием водяных струй.

Среди ночи он просыпается – в воде, в мокром халате, с пустой бутылкой в руке. Его немедленно рвет, долго, до желчи. Прямо в роскошную ванну, в которой он лежит. Хорошо еще, что он не успел наполнить ее до конца. Хотя бы не утонул. Он выбирается из джакузи, сбрасывает облеванный мокрый халат, наклоняется к раковине, полощет рот, потом долго, с пристрастием чистит зубы. Плетется в комнату и рушится на кровать. Закрывает глаза. Никаких женщин в черном. И он мгновенно снова вырубается.

И все-таки она приходит к нему во сне, преследует. Он бежит от нее через зеркальный лабиринт, ударяясь о твердые холодные зеркала, пробивая их всем телом, и они рушатся с приятным мелодичным звоном. Дзинь-дидидинь! Дзинь-дидидинь! Стоп, да это же мой собственный телефон звонит. Антон с трудом разлепляет глаза. Шлепает рукой по тумбочке в поисках телефона, не глядя подносит к уху.

– Антон Петрович, – зудит телефон в ухо голосом его собственной персональной помощницы Марины. – У вас что-то случилось? Господин Шаповалов уже десять минут ждет вас в студии. Мне передать ему, что сеанс отменяется?

Вот черт, лихорадочно соображает Антон. Это сколько же я проспал? Блин, да какая разница! Не важно, сколько проспал, а важно, чтó именно он чуть было не проспал. Речь шла о сеансе позирования, который он еще на прошлой неделе назначил одному из ключевых клиентов – Сергею Васильевичу Шаповалову, префекту одного из московских округов. Такого человека стоит злить только в том случае, если ты уже мертв, а он пока не мертв. Может быть, безумен, но все еще жив. И если он еще собирается как-то разобраться со своей жизнью и вернуть ее в прежнее русло, то ради этих грядущих светлых дней стоит сделать над собой усилие и не разочаровывать такого достойного заказчика.

– Передай, что буду через пять минут. Проси прощения за задержку, я приду и все ему объясню, – кричит Антон в трубку и опрометью мчится в ванную.

В ванной пахнет рвотой, нужно вызывать уборку, но сейчас заниматься этим некогда. Быстро споласкивает лицо, возвращается к себе, натягивает свежую майку, штаны, рабочую рубашку. Ссыпается по лестнице вниз, на секунду останавливается у двери, пытаясь вспомнить, что он сделал вчера вечером со стоящим при входе ростовым зеркалом, но отступать уже некуда, и, натянув на лицо дежурную приветливую улыбку, он входит в студию.

Шаповалов сидит в привычном кресле для позирующих клиентов, заполняя его всей своей бегемотоподобной тушей. Свет из наклонных окон, специально прорубленных в крыше, как всегда идеально ложится на его лицо. Лицо, как и следовало ожидать, недовольное.

– Антон Петрович, – цедит он, – ты знаешь, сколько стоит мое время?

– Сергей Васильевич, не вели казнить, вели миловать. Случилось кое-что серьезное, но я уже все разрулил. Я вас раньше не подводил, и впредь, обещаю, ничего подобного не случится.

– Ладно, – ворчит говорящий бегемот в кресле, – все равно уже приехал к тебе. Давай малюй, что ли.

Антон споро выкатывает на стандартное место заготовку начальственного портрета, начатую на предыдущем сеансе. Перекладывает заранее подготовленные помощницей принадлежности – кисти, краски, палитру. Привычно вглядывается в лицо позирующего, потом переводит взгляд на набросок на холсте. Погружает кисть в краску, готовится нанести первый мазок. Сейчас он сосредоточен. Все вчерашние треволнения забыты. Какой там секс – работа! Вот настоящий переключатель для увлеченного своим делом мастера! Сегодня он планировал поработать над областью глаз. Это ключевая зона на лице. Именно она во многом определяет то, как воспринимается портрет зрителем. Помните у Гоголя – портрет, словно живой, следит взглядом за несчастным героем. А всего лишь известный трюк – такая иллюзия возникает, если расположить зрачки строго по центру. Гораздо труднее добиться передачи взглядом определенного настроения, мысли, чувства, внутреннего достоинства. Тут важны нюансы: наклон и прищур глаз, морщинки, напряжение глазных мускулов. Антон любил и умел рисовать глаза. И это тоже был один из его маленьких секретов: преображая лицо, он в минимальной степени изменял глаза, и тогда, узнавая собственный взгляд, клиент принимал лесть портрета за истину. Сеанс продолжался сорок пять минут (на пятнадцать минут его опоздания меньше запланированного). За это время Антон ни разу не вспомнил о зеркалах или женщине в черном. В конце сеанса Шаповалов, как всегда, спросил, можно ли взглянуть, как продвигается работа, а Антон так же традиционно ответил, что незавершенные работы смотреть нельзя. Префект, кряхтя, выбрался из кресла и исчез за дверью парадного входа. Слышно было, как Марина в прихожей вскочила и бросилась его провожать. Антон подошел к неоконченному портрету, чтобы еще раз взглянуть на результат сегодняшних трудов, – и замер как вкопанный. На едва намеченном портрете Шаповалова с его узнаваемыми рыхлыми чертами, большим носом, широким лбом под шапкой густых седых волос резким пятном выделялась детально прорисованная зона глаз. Только глаза были не шаповаловские, вечно хитро прищуренные, складочно-отечные. Проступая из-под маски префекта, на Антона яростно взирали широко распахнутые глаза безумной ведьмы из зеркала. Получается, вот что он так упоенно рисовал весь этот битый час.