— Я и не думала нарушать твоего… — я запнулась, подбирая нужное слово, — указания. Но прискакали какие-то люди. Их было много.
Говоря это, медленно, шаг за шагом, шла к Грехту.
— Что за люди? — коротко бросил он.
Стоило только оказаться в пределах досягаемости, как Грехт резко ухватил меня за запястье и притянул к себе. Я стиснула зубы благодаря судьбу, что сжал все же не слишком сильно.
— В кожаных доспехах и рогатых шлемах. Среди них был тот, кого называли Тургун.
Пальцы Грехта до боли впились в мое запястье. Я поморщилась.
— Он тебя видел? — спросил таким тоном, что паясничать и умничать резко перехотелось.
— Нет, — честно ответила я. — Они поскакали к пещерам. Пожалуйста, не сжимай так руку, мне больно!
Хватка ослабла, но раскаяния в глазах Грехта я не увидела. Кажется, он до сих пор был недоволен моим непослушанием.
— Почему ты вышла? — Он указал на лежавшую справа котомку. — И зачем взяла с собой вещи?
— Потому что хозяйственная! — неожиданно взорвалась я. — Слушай, ты сам сказал — тут некого опасаться и даже хищники трусливые! Но как-то совсем не упомянул, что могут шастать и другие хищники — двуногие! Они говорили о нас: женщине и змеелове. Так как других таких тут нет, смею предположить, что речь шла именно о нас! К тому же настроение у них было крайне не миролюбивое.
Выражение лица Грехта изменилось. Раздражение, почти злость, сменилось недоумением. Повисла тишина. Ну, что еще?
Он неожиданно запрокинул голову и громко расхохотался. М-да. Но уже не собирается придушить — и то хлеб. Я мрачно потирала запястье.
— Чему ты так смеешься, о Молот?
Прозвище почему-то заставило его резко прекратить веселье. Однако в глазах все еще плясали задорные искорки.
Он присел возле котомки и поманил меня.
— Иди сюда.
Осторожно приблизившись, я присела рядом и уставилась на него.
Грехт что-то достал из котомки и протянул на раскрытой ладони. Продолговатый овальный камешек темно-зеленого цвета. На солнце красиво переливается, словно галиотис.
— Это змей-амулет, камень, которым одарил нас Чиу. Мощи этого хватает, чтобы сделать невидимыми нас двоих, да еще и лошадь.
Ну замечательно! Появилось желание треснуть его по золотистой макушке. Как все прекрасно и замечательно, все продумано! Только мне об этом не сказали ни слова. Хотя со стороны — весьма благородный поступок. Ведь под невидимым покровом он оставил меня в шалаше, а сам помчался на охоту.
Я посмотрела на него исподлобья.
— Ну а мне сказать ты мог?
В серых глазах мелькнула тень сомнения. Грехт явно не рассматривал такой способ предупреждения, однако уже не стремился в чем-то обвинять. Закрыл котомку, посмотрел на меня.
— Ты же дочь Чиу, должна была…
Я помотала головой.
— Хотелось бы, но ничего подобного. Пока что я как слепец.
Грехт продолжал смотреть на меня. От этого по коже пробежали мурашки. Сердце вдруг застучало часто-часто, а внутри все замерло в каком-то сладостном ожидании. На миг исчезло все вокруг: и прозрачная вода озера, и галька под ногами, и заросли.
Серые глаза Грехта стали расплавленным серебром. Кто его такого создал? Я облизнула пересохшие губы, стараясь унять необъяснимое стремление податься к нему, провести кончиками пальцев по сильному плечу, спуститься ниже, на холодный металл широкого браслета, и дальше…
Грехт неожиданно придвинулся и, склонившись, провел языком по шее, слизывая капельки влаги. Я вздрогнула. Он мягко огладил спину, широкие ладони замерли на пояснице.
— Прости, — неожиданно выдохнул он, обжигая дыханием. — Я испугался. В следующий раз буду предупреждать.
Почему-то от такого обещания стало легче, хотя очень уж не хотелось, чтобы случился подобный этому «следующий» раз. Впрочем, действия Грехта особо раздумывать не дали.
Он осторожно сжал мою грудь, явно сдерживая желание стиснуть и смять. Укрощая дикую натуру, стараясь не причинить боли. Я рвано выдохнула, воздух стал раскаленным. Ногти Грехта царапнули сосок, отчего мурашки пробежали с головы до ног.
— Ты… — хрипло начала я, но он лукаво на меня глянул, а потом кивнул на змей-амулет.
Да уж, хорошо сделано. А главное — никто не увидит. Но чтоб прямо здесь… Внутри бушевало такое дикое желание, которого ранее я никогда не испытывала. Хотелось отставить все в сторону и прижаться к великолепному мужчине, отдаться ему…
Где-то на краю сознания мелькнуло, что это крайне аморально и нехорошо, я его-то знаю всего второй день. Но учитывая, что здесь другие нравы и в одежде он меня не видел, и…
Грехт отступать не собирался. Мягко уложил меня на спину, спускался поцелуями к низу живота. Я запустила пальцы в золотисто-белые пряди и прикусила губу, чтобы не застонать. Он развел мои бедра в стороны, нежно огладил их внутреннюю часть.
— Чиу наделил меня прекрасной женщиной, — прошептал он, — желанной и страстной. Я и подумать не мог о таком подарке.
Да уж. Сначала — чтоб на вид звезда и в постели тигрица. А как утро наступит — жрать давай, красавица, и шкуры стирай! И шалаш прибери, и скотину выпаси, и что это ты такая распатланная? А ну быстро сделалась, как вчера была — в неглиже и побрякушках!
Правда, все мысли тут же испарились. Волна удовольствия и немножко стыда заставила прогнуться и чуть потянуть золотистые пряди.
Как сказать, что не здесь и не сейчас, когда руки такие ласковые, а губы такие умелые? Кажется, что солнце скатилось с небес и напоило собой его поцелуи и прикосновения. Я потеряла счет времени. Изгибалась на берегу, не думая, как выгляжу со стороны. Срывалась на хриплые стоны и умоляла не останавливаться. Или это только казалось?
Оргазм накрыл яркой вспышкой, заставив позабыть, как дышать. Я хватала воздух ртом и старалась не смотреть на Грехта, чуя, что как только наши глаза встретятся — зальюсь румянцем, словно юная дева.
Грехт взял меня пальцами за подбородок и повернул лицо к себе. Посмотрел, улыбнулся, заметив мое замешательство, и прижался к губам.
— Что это было? — все же спросила я, справившись с эмоциями, едва поцелуй оборвался.
Грехт хмыкнул:
— То, что надо, — лаконично выразился он. — Прости, что не сдержался, но в то же время ни капли не жалею об этом. Дочери Чиу — соблазнительнее простых женщин, убедился на собственном опыте.
Не жалеешь? О да, детка. А как я-то не жалею. Так, ладно, брысь пошлые мысли.
Волосы растрепались и русалочьими прядями теперь свисали, закрывая обзор. Я села и, сгребя гриву, быстро-быстро начала плести косу.
— Слушай, а есть у тебя ткань, прикрыть тело? — спросила, чтобы хоть на какое-то время выражение лица Грехта вновь стало прежним. А то сейчас он был похож на кота, облопавшегося хозяйской сметаны.