Обычная история - читать онлайн книгу. Автор: Джоанна Нельсон cтр.№ 3

Глория хоть и виновата, но понять ее можно: пытаясь осуществить эту затею, она рисковала либо быть придавленной довольно массивной столешницей, либо быть съеденной гигантскими пауками, несомненно там водящимися. Любое неосторожное движение могло спровоцировать появление пары-тройки лиловых шишек необыкновенной красоты или вызвать агрессию неведомых науке насекомых. Ни то, ни другое Глорию совершенно не устраивало, тем более в рассвете сил и лет!

— Потому что мы не можем распоряжаться чужой мебелью, а тем более портить ее. Кроме того, выкидывая это чудовище, мы рискуем кого-нибудь ненароком зашибить, — резонно заметила Брук.

Глория вздохнула: суровые репрессии к ненавистному предмету мебели снова отменяются!

— Брук, я сделаю это чуть позже… О! Кажется, я уже опаздываю…

Глория чересчур озабоченно посмотрела на часы и, обеспечив себе таким образом отсрочку от своих прямых обязанностей по поддержанию чистоты, принялась вдохновенно «дорисовывать» правый глаз и одновременно что-то невразумительно бормотать. Наверняка опять принялась повторять одну из своих ролей.

Брук в этом бормотании разобрала только неоднократно повторяющееся: «Париж… Париж…».

О да, Париж… Конечно, Париж. Только Париж! Этот пункт из пространного списка действий, которые Глории необходимо предпринять, чтобы в обозримом будущем стать «Величайшей Актрисой Столетия», был одним из наиглавнейших и основополагающих. Именно поэтому Глория отправилась в Европу, прихватив с собой Брук, заявив, что подруга просто обязана поехать с ней и на это есть сотня веских причин.

— Ты сама говорила, что тебе не хватает практических занятий по французскому языку, это же твое слабое место, — напористо убеждала Глория, хотя Брук и не думала противиться.

Предложение Глории показалось ей очень привлекательным. К тому же Глория, как очень самостоятельная и практичная особа, брала все организационные хлопоты на себя. Всего через пять дней после этого разговора девушки уже были в Париже.

Глория не дала Брук ни дня передышки, и уже в первый вечер подруги отправились на «маленькую» экскурсию. Сначала Брук уныло предположила, что Глория будет действовать в лучших традициях профессиональных экскурсоводов и сразу потащит ее обозревать какие-нибудь общепризнанные достопримечательности. Но выбор подруги сначала приятно удивил ее, потом привел в восторг, а их совместная прогулка закончилась ближе к полуночи. Странно, но променад после утомительного перелета не только не измотал Брук, но даже наоборот, способствовал приливу жизненных сил!

С самого первого вечера, с первых минут она влюбилась в Париж точно так же, как и ее лучшая подруга. Три недели, которые прошли с того знаменательного дня, совершенно не притупили ее восприятия. Наоборот, чем больше Брук узнавала, тем более таинственным и притягательным казался ей город. Брук любила бродить по узким улочкам; она обожала бульвар Сен-Мишель и все эти маленькие парижские лавочки, где можно купить все, что угодно; питала самые нежные чувства к скверу Людовика Тринадцатого, изящному и уютному, где так приятно посидеть знойным днем в тени лип… Была еще примерно сотня мест, которые Брук обожала и которые вызывали трепет в ее романтической душе.

Париж, пропитанный человеческими страстями, как губка водой, с колдовством его маленьких извилистых улочек, с уютом тесных кафе, с доброжелательностью обитателей мегаполиса, которые сами по себе — тема для отдельного разговора. Брук в равной степени приводила в восторг и роскошь старинных особняков, где проживали представители власть имущих и просто имущих, и обшарпанные многоэтажки, где, как в муравейнике, ютились те, кто никогда и ни при каких обстоятельствах не сможет вырваться из лап бедности.

Иногда Брук могла несколько часов просидеть в маленьком кафе, наблюдая за неиссякающим потоком людей. Ее завораживала пестрая, многоликая и разноязыкая толпа, из которой она выделяла самые интересные лица, выхватывала отдельные фразы из оживленных разговоров, и тогда ей казалось, что она прикасается к жизни этих людей. Эти кусочки мозаики не имели ни начала, ни конца и давали простор ее буйной фантазии. Брук придумывала недостающее, сопоставляя отдельные услышанные фразы и внешний вид человека, как фрагменты головоломки, начиная и дописывая историю жизни.

Она отмечала все: усталые морщинки, теплоту улыбки или раздраженно поджатые губы, утомленный или оживленный взгляд, жестикуляцию… Все казалось ей интересным и очень важным. Эти фантазии были как сюжет прочитанной когда-то в далеком отрочестве фантастической повести, где существовала Великая книга судеб, в которой пишутся человеческие жизни. В эти мгновения она сама себе казалась почти всесильной.

К вечеру Брук возвращалась в маленькую мансардную квартирку, которую они снимали вместе с Глорией, и там подруги делились впечатлениями. Глория не уставала повторять, что эта поездка именно то, что было нужно им обоим, что Брук просто расцвела, а что касается самой Глории, то на матушке-Земле нет другого такого места, где бы девушка могла черпать столько вдохновения и одновременно получать необходимые знания и навыки — все, что является составляющей актерского ремесла.

Пока Брук прилежно совершенствовала свое произношение и изучала Париж, Глория с тем же усердием посещала курсы актерского мастерства. Все было хорошо до тех пор, пока Брук не имела понятия, что это за курсы и где именно они находятся. Глория напела ей столько дифирамбов, восхваляющих студию и преподавателя, что заинтересованность Брук превысила просто вежливое любопытство, и она решила посетить вышеупомянутое учебное заведение. И, когда Брук это сделала, ее разочарованию не было предела.

Для начала она не обнаружила даже признаков того, о чем с таким жаром повествовала ей Глория: только обшарпанные стены, давно не стиранные занавески, висевшие как тряпки на низких грязных оконцах, и убогую мебель.

Она уже решила, что ничего хуже этого быть не может. Брук поняла, что жестоко ошибалась, в тот момент, когда перед ней предстал преподаватель, которого Глория вот уже три недели не просто расхваливала на все лады — она его боготворила. «Надышаться не могла» — иронично называла это трепетное отношение Брук. «Величайший талант» был хрупок, почти изможден, словно он был узником концлагеря времен Второй мировой войны. Его спутанным волосам наверняка так и не удалось познакомиться с расческой, а горевшие каким-то сумасшедшим огнем глаза «величайшего таланта» окончательно укрепили Брук во мнении, что этот человек не только не в состоянии давать какие-либо уроки, но его место вообще в доме скорби.

Брук уж было собралась заняться спасением подруги, схватив ее в охапку и утащив из так называемой студии от греха подальше, но поймала взгляд Глории: такой же горящий, как и у «узника», в котором читались обожание и веселость одновременно. Несомненно, это был взгляд увлеченного человека, но никак не находящегося под воздействием наркотиков или гипноза. Очень вовремя Брук сообразила, что лучше не раздувать пламя сейчас. Возможно, она сумеет осторожно намекнуть, что это вовсе не то, что нужно Глории.