– Кладовка бывшая, закромная, – пояснил хозяин, заметив, как гостья с любопытством оглядывается вокруг. – Пришлось переделать, где-то ж с людьми беседовать надо, а в дом нести чужие беды нельзя.
– А если тяжелый больной, вы его тут и селите?
– Нет, – разъяснял хозяин, указав ей на один из стульев, а сам усаживаясь за стол. – Для этого мы специально домик гостевой построили за участком, да и люди помогли обустроить. Нельзя в доме обжитом, семейном чужие хвори приваживать и лечить. А помогать людям обязан, раз дар такой даден, но и свою семью оградить и сберечь должен. Вот и лечу на отшибе, – и спросил, проницательно глянув Алисе в глаза: – За мужа приехала хлопотать?
– За него, – вздохнула Алиса.
И подробно рассказала, что за болезнь такая приключилась с Алексеем и про падение с Верхоянского хребта, отвечая на многочисленные вопросы лекаря, которые он задавал по ходу ее повествования.
– Горы те непростые, – помолчав, сказал вдруг Василий Силантьевич. – С древности охранниками девы чистой реки Лены считаются и не любят праздношатающихся людей беспутных. Твоего, видать, пожалели, проучили только маленько, чтоб задумался о жизни своей крепко. – И снова помолчал, посмотрел на Алису и вдруг так хитро прищурился и усмехнулся: – А видал я фильмы Алексея твоего.
– Как это? Где? – поразилась Алиса.
– А вы нас совсем за таежных лешаков держите? – хохотнул хозяин. – Темными, дикими людьми почитаете? Раз в глуши, то аборигены? У нас и телевизоры имеются, и телефоны. Вон, даже сотовые трубки у старших-то моих у всех.
– А у вас дети есть? – снова поразилась Алиса.
– А как не быть, – посмеивался над ней хозяин. – Семеро душ. Старшие уж своими семьями живут. Двое в нашем поселке, дочь и сын, две дочери и сын в соседних селе и городе с семьями осели. Работают, ремесленничают. А двое младших в городе – дочка учится в колледже, а младший сынишка в этом году школу окончил и тоже в колледж поступил. У нас с Марией Федоровной уж внуков четверо. Вот так вот, милая.
– Простите, я не спросила про детей, про семью. Неудобно как-то получилось, – повинилась Алиса.
– Пустое, – отмахнулся хозяин. – А пару фильмов мужа твоего я действительно видел, хоть телевизор в нашей семье и не в чести, но смотрим иногда просветительские передачи, концерты классические и фильмы хорошие, не совсем одичали, – и, перестав посмеиваться, твердо сказал: – Достойные фильмы твой муж снимает. Очень достойные. Сильные и чистые. И нужное дело делает: о стране с любовью великой людям рассказывает.
– Вот и поплатился, – вздохнула Алиса.
– Вряд ли, – возразил Василий Силантьевич и вдруг посмотрел ей в глаза так проницательно остро, с прищуром и спросил неожиданно: – Ты сама-то девонька не простая, кое-что понимаешь и знаешь о течении жизни, жизненной силе и энергиях, должна разуметь, что иногда на другой уровень постижения высшие силы и подтолкнуть могут, коль сам человек либо не способен, либо не хочет, либо игнорирует необходимость подняться, а ему уж и разрешение даровано постичь этот самый уровень. Могут и так подтолкнуть, что костей не соберешь.
– Как Лешу? – спросила почему-то шепотом она.
– А вот мы и посмотрим, – не ответил прямо хозяин и распорядился, вставая из-за стола: – Идем.
Они вернулись в горницу – Василий Силантьевич впереди, Алиса поспевая за ним следом, вновь сели за стол, и хозяин огласил свое решение:
– Сегодня поспите, гости дорогие, отойдете с дороги, а по утречку раннему назад езжайте и привозите Алексея с тетушкой. Алиса с дочкой останутся его здесь дожидаться, нечего с младенчиком попусту по дорогам шастать. Да и пообвыкнутся пока, освоятся с моей хозяйкой.
Красноярцева и Зоечку доставили через день.
Алиса с Марией Федоровной как раз за полтора-то дня успели все помыть-прибрать и приготовить в гостевом домике для заселения. Домик и на самом деле оказался «на выселках» – за забором, огораживающим заднюю часть участка, и чтобы попасть в него, следовало сначала выйти с самого участка, обогнуть дом и войти в дверь. Как пояснила Алисе хозяйка, сделано это с умыслом, чтобы хворь, которую изгоняют из больного, не нашла дорогу к дому самого целителя, а заплутала, освободившись из тела пациента.
– Это что! – рассказывала Мария Федоровна. – Ежли каноны наши соблюдать в строгости, то никого чужих и на порог пускать не должны. А уж ежли пустили, то за один стол не саживаться и из своей посуды не давать пить и есть, и все, чего касались руки пришлых, полагалось потом сжечь, а самим в бане мыться и пост строгий неделю держать, чтобы не перенять от гостей какой хворобы, лиха или беды.
– И есть такие, кто соблюдает эти каноны до сих пор? – дивилась Алиса.
– Есть, а как же, но они больше южнее живут, в Сибири, – подтвердила хозяйка. – Только мы из отколовшихся, и хоть основные законы чтим, соблюдаем и жизнь ведем правилами, но все ж попускаем многое.
Домик гостевой, который хозяева и местные жители называли лекарней, был небольшим и состоял из сеней с просторным углом для хозяйского скарба и всяких нужных вещей-мелочей, одна дверь из них вела в туалет, пристроенный снаружи, а вторая – внутрь дома, состоящего из двух комнаток.
Первая побольше, условно оборудованная под палату, столовую и приемный кабинет одновременно, с жесткой односпальной кроватью, сколоченной из дерева, расписным комодом, парой крепких стульев, лавкой вдоль двух окон, настоящей русской печью с хозяйским уголком за ней, большим столом посреди комнаты и деревянной высокой кушеткой по типу медицинского хирургического или массажного стола, отодвинутой в угол к стене. И комната поменьше, где стояла одна кровать, тоже сколоченная из дерева, но очень удобная, без жесткого настила из досок, как та, что находилась в другой комнате, шкаф, также прекрасно расписанный диковинными птицами и зверями, стул, небольшой столик с лампой на нем, старинный сундук в углу, и все. Люльку специально достали с чердака, почистили-помыли и принесли сюда для Лялечки.
Вот сюда мужчины – хозяин, Олег Евгеньевич, водитель Костя и старший сын Василия Силантьевича Матвей, позванный на подмогу, – и перенесли из машины Красноярцева. И в первый же вечер Василий Силантьевич закрылся в доме наедине с Алексеем, потребовав оставить их вдвоем, и провел с ним целых два часа.
Ни Ярый, ни сам целитель никому не рассказывали, о чем они беседовали и что делали. Василий Силантьевич первым делом строго заявил: что надо будет, то скажу, а об остальном не расспрашивать и праздным любопытством не баловать! И особо подчеркнул для Алисы: мужа вопросами не беспокоить – его хворьба, его и лечьба, о которой другим знать не надобно! Вот так строго.
А утром так и вовсе отправил Свету с Олегом Евгеньевичем домой. В самом прямом смысле домой – в Москву.
– Вот что, – сказал он им. – Возвращайтесь-ка вы оба в Москву, ждать тут нечего, а смотреть так и подавно не на что. Отправим мы начальника вашего, когда срок придет, на ногах или сидючи, это уж как получится, но позаботимся, не волнуйтесь. А вам домой пора.