– Проследи за тем, чтобы меня не тревожили, ладно? Мне нужно многое обдумать этой ночью. Испросить совета у моей совести и у нашего Спасителя.
Я ничего не ответил, понимая серьезность его положения, он же, истолковав мое молчание как согласие, вошел в каюту и закрыл за собой дверь.
Слишком тяжко трудиться, собирая команду, мистеру Кристиану не пришлось, потому что проснулись мы рано и сразу поднялись на палубу, чтобы дождаться там капитана. Он вышел к нам в одном из своих парадных мундиров и в шляпе, что показалось мне дурным предзнаменованием. Матросы, одетые по преимуществу в почерневшие лохмотья, стояли, скрестив на груди руки, – то был знак солидарности с запятнавшими себя товарищами; увидев капитана, все умолкли. Мне он показался усталым, словно и не спавшим совсем, и все еще не принявшим окончательного решения.
Встав на свое привычное место, капитан подал знак мистеру Фрейеру, и тот привел на палубу закованных в цепи преступников. Те, что постарше, Черчилль и Маспратт, выглядели испуганными, но держались с достоинством, готовые принять свою судьбу, а вот бедный восемнадцатилетний Джон Миллуорд хоть и стоял на ногах, но совершенно как полумертвый, да он и переставлял-то их еле-еле. Выйдя на дневной свет, Миллуорд сразу взглянул вверх, налево, направо, и я решил, что он ищет свисающую с мачты петлю. Ничего не увидев, Миллуорд, похоже, малость успокоился, но все равно трясся всем телом и боялся даже взглянуть на капитана.
– Моряки, – низким голосом начал капитан, и команда совсем притихла. – Этим утром нам предстоит решить мрачное дело. За последние восемнадцать месяцев мы повидали резкие перемены – и к лучшему, и к худшему. Мы пережили шторма, развернули наш корабль, добавив к его пути тысячи миль, но достигли острова, завершили нашу миссию и через несколько дней будем готовы отплыть в Вест-Индию, а оттуда домой. Мы проделали все это вместе, как команда, частью которой был каждый из нас. И, если позволите мне это сказать, с дисциплинарными наказаниями почти ничтожными. А потому я опечален, моряки, опечален тем, что среди нас нашлась троица трусов. Людей, которые недостойны звания моряков королевского флота. Вильям Маспратт, Чарлз Черчилль и Джон Миллуорд, вы были пойманы во всем вашем сраме. Вы повинны в дезертирстве, не так ли?
– Да, сэр, – пробормотали они один за другим.
– «Да, сэр», – повторил капитан. – Вы опозорили наш корабль, обесчестили свои семьи. В уставе флота ясно сказано, что существует лишь одно уместное наказание за ваше преступление, – и это смерть.
Теперь все трое не сводили с него полных страха глаз. У меня и у самого екало в животе – я же не знал, какие ужасы мне предстоит увидеть. Команда молчала, и офицеры, и матросы, ожидая следующих слов капитана – или хотя бы одного слова, которое означало бы отсрочку исполнения приговора. Долго ждать не пришлось, слово это скоро слетело с его уст.
– Однако, – сказал он и потупился, размышляя, а затем кивнул, будто только сейчас убедился в справедливости своего решения, – я сознаю, что люди, которым приходится проводить долгое время вдали от дома, страдать от жаркого солнца, да еще и сталкиваться с развращающими утехами таких мест, как Отэити, совершают порой поступки странные и необычные. И считаю, что в таких случаях смертный приговор следует смягчать.
Подсудимые вмиг успокоились, и, клянусь, ноги Миллуорда подкосились снова, теперь уже от облегчения, однако он быстро справился с ними. Команда прокричала неистовое «ура», а я поймал себя на том, что улыбаюсь от уха до уха. Одного только мистера Кристиана этот спектакль, казалось, нисколько не тронул.
– Мистер Моррисон, – сказал капитан, – каждый из этих людей получит за свой проступок по две дюжины ударов плетью. А через неделю, когда заживут их раны, – еще по две дюжины. После возвращения в Англию они предстанут перед военным судом. Однако они останутся жить. Все, вопрос исчерпан. Привяжите их к мачтам, сэр.
Офицеры подвели каждого из троих к своей мачте, привязали, сорвали с них рубашки, и наказание началось. И хотя оно было самым серьезным из всех, при каких мы присутствовали до сей поры, на палубе царило облегчение – ведь попорченной оказывалась только кожа, а все три шеи остались невредимыми.
– Поблагодарят ли они меня за это, Тернстайл? – спросил капитан в тот вечер у меня, прибиравшегося в его каюте. Он оторвался от письма и встретился взглядом со мной, должен сказать, слегка удивленным его вопросом.
– Прошу прощения, сэр? – сказал я.
– Я спросил, будут ли они благодарны мне? – повторил он. – Оценят ли мою мягкость?
– Конечно, сэр, – сказал я. – Они высоко оценят ее. Вы же капитан и имели полное право лишить их жизни, но не лишили. Каждый матрос сочтет вас за это хорошим человеком, и теперь все они будут верны вам беспредельно.
Капитан улыбнулся, кивнул.
– Наивный ты паренек, верно, Тернстайл? – сказал он. – Неужели остров ничему тебя не научил?
Что ответить на это, я не знал, а размышления о пережитом мной на острове никакого утешения мне не сулили, поэтому я промолчал, собрал вещи, которые следовало унести из каюты, и пошел заниматься своими делами, гадая о смысле его слов.
Уяснить его мне предстояло еще до окончания той недели.
15
Утро, в которое мы собирались покинуть Отэити, было одним из самых странных за все проведенное мной в море время. Капитан поднялся еще до пяти склянок и меня заодно разбудил.
– Прекрасное утро, Тернстайл, – сказал он, когда я подал ему завтрак. – Хороший день, чтобы сняться с якоря.
– Да, сэр, – ответил я тоном, говорящим, что ничего приятного мне в такой перспективе не видится.
– Что с тобой, мальчик? Разве ты не рад, что мы возвращаемся домой?
Я немного подумал.
– Прошу прощения, сэр, но мы же не к сегодняшнему обеду вернемся, правда? Пройдет немало месяцев, прежде чем мы попадем в Англию. Нам надо еще до Вест-Индии доплыть, настоящее возвращение начнется оттуда.
– Верно, однако обратный путь будет совсем не так труден, как первый наш переход. Можешь мне поверить, Тернстайл. Мы проделаем его на редкость спокойно.
В состоянии более благодушном, чем теперь, когда мы собирались покинуть остров и вернуться в море, я капитана, почитай, и не видел. Да, с тех пор как он приказал команде вернуться на борт, настроение его изрядно улучшилось – в обратной пропорции к настроению команды, которой покидать остров не хотелось. Это было ясно. Если бы морякам дали такую возможность, большинство осталось бы на Отэити до скончания дней, однако им ее не предоставили. Нам надлежало выполнить нашу миссию, и никто из нас свободы выбора не имел – ни я, ни моряки, ни даже сам капитан.
– Я собираюсь попрощаться с королем Тинаа, составишь мне компанию? – спросил он. – Наш последний визит на берег. Сколько я понимаю, ты там давно уже не бывал.
– Как пожелаете, сэр, – ответил я, вовсе не уверенный, что мне так уж охота встретиться с Кайкалой. Меня все еще не отпускало и увиденное той ночью, и то, как она обвела меня вокруг пальца, – да и мистера Хейвуда тоже. Впрочем, посмеяться последней, подозревал я, ей не придется – я еще мог бы, сохранись мое расположение к ней, найти какой-нибудь хитрый способ тайком протащить ее на борт, чтобы она поплыла со мною домой, а вот мистер Хейвуд, паскудник, такого намерения наверняка не имел.