– Это не роман, мастер Тернстайл. Это описание мест и ландшафтов, флоры и фауны, широты и долготы всего, что может представлять интерес для будущих путешественников. Но никак не мой личный дневник.
– А вы не хотите превратить ваш журнал в книгу? – спросил я.
– В книгу? – Он наморщил лоб, поразмыслил. – Никогда об этом не думал. Я полагал, что мои записи пригодятся адмиралам, а не публике. По-твоему, они могут заинтересовать широкого читателя?
Что я знал о читателях, я, за всю мою жизнь прочитавший всего две книги, да и те о стране Китай?
– Наверное, об этом лучше спросить у мистера Зелеса, – предложил я. – Того французского джентльмена. Ну, из-за которого я попал в эту заваруху.
– А, у Маттье, да, пожалуй, – согласился капитан. – Хотя, по правде сказать, мастер Тернстайл, в том, что ты стал слугой на борту нашего судна, твоей вины больше, чем его, тебе так не кажется?
– Пожалуй, – признал я.
– Но не исключено, что ты прав, – сказал он и записал еще что-то. – Адмиралтейству может захотеться издать мой отчет, дабы достойные англичане, мужчины и женщины, в точности узнали, что представляют собой офицеры вроде Флетчера Кристиана и Питера Хейвуда. Такое издание покроет бесчестием их имена, Тернстайл, попомни мои слова.
Я и на миг не усомнился в этом, да так ему и сказал, добавив, что его воспоминания станут хорошим чтением. Капитан снова усмехнулся.
– Ты не перегрелся сегодня на солнце, Тернстайл?
– Нет, сэр. А что?
– Ты нынче необычно оживлен.
– Характер такой, сэр, – немного обидевшись, ответил я. – Вы разве этого не заметили?
Капитан, не ответив, окинул взглядом острова слева и справа, мимо которых мы шли в открытый океан.
– Проход Эндевор, – сказал он. – Величавое зрелище, не правда ли? Стоило претерпеть выпавшие нам невзгоды хотя бы для того, чтобы пройти здесь на нашем суденышке.
– Да, сэр, – ответил я, озираясь. Честно говоря, он был прав. Вид был на редкость красивый, я счел бы его и еще более красивым, если бы мне не пришлось вот уже больше месяца только и видеть вокруг, что воду.
День 39: 5 июня
Вода-то и была для меня причиной мучительной заботы. Мы плыли уже тридцать восемь дней, останавливались на островах, когда находили их, чтобы отдохнуть и насытиться, однако из карт, которые я целый год разглядывал день за днем в каюте капитана, мне было слишком хорошо известно, что когда мы минуем проход Эндевор, то пойти сможем лишь прямиком к Тимору, а это самое малое неделя пути. Нам придется экономить провизию, сносить голод и жажду, пока мы вновь не увидим землю, и только когда мы ее увидим – если увидим, – путешествие наше завершится, мы будем спасены.
В этот день с лиц многих из нас не сходило выражение покорности. Одни, такие как Питер Линклеттер и Джордж Симп сон, знавший и хорошие дни и дурные, в зависимости от состояния его рассудка, выглядели испуганными тем, что нас ждет, и я был уверен, что малейшее сомнение, высказанное другими моряками, обратило бы их испуг в ужас. Других, Роберта Лэмба к примеру, предстоящие испытания, казалось, почти возбуждали, эти люди были уверены: чем бы все ни закончилось, терпеть нынешние тяготы нам осталось недолго. Но были и те, подобные капитану Блаю и мистеру Фрейеру, чьи лица неизменно выражали только одно – выдерж ку; они всегда взирали в будущее с надеждой на спасение. Мою же голову наполняли страхи первых, душу – храбрость вторых, а сердце – желание походить на третьих, ибо только они и могли спасти нас, во всяком случае я в это верил.
Этим вечером капитан, раздавая нам еду из корзины, услышал немало горестных вздохов и понял – моряки разочарованы, пусть и не все.
– Положение наше вы знаете, – сказал он. – Впереди плавание, которое продлится неделю, а возможно, и дольше. Нам придется съедать лишь то, что позволит работать нашим телам и разуму. Другого выбора, если мы хотим выжить, у нас нет.
Мы согласились с ним, конечно согласились, но легче нам от того не стало. Нас ждало последнее испытание. И началось оно сегодня, в наш тридцать девятый день.
День 40: 6 июня
Весь этот день у меня кружилась голова, как будто мой разум принадлежал мне не полностью. Я просидел два часа на веслах, а когда встал, пришлось ухватиться, чтобы не упасть, за плечи двоих ближайших мужчин – удовольствия им это не доставило, о чем они мне и сообщили. Я попытался поговорить о своем самочувствии с хирургом Ледуордом, однако он то засыпал, то просыпался, а проснувшись, совсем на себя прежнего не походил, и я оставил его в покое.
Помимо этого, я помню мало, если не считать ропота моряков на то, что капитан отменил дневную кормежку, оставив только утреннюю и вечернюю, да и те были скудны донельзя. Сделать он ничего не мог. Он хотел, чтобы мы остались в живых.
Дождь еще шел прескверный. Вот это я помню.
День 41: 7 июня
В этот день я опять занемог – при всяком взгляде в небо мне приходилось хвататься за что-нибудь обеими руками, дабы сохранить хоть какое-то подобие чувства реальности. Один мой глаз – левый, сколько помню – застлала мгла, и с уверенностью назвать его зрячим я не мог. Я бешено моргал, но все без толку, а когда пожаловался на то капитану, он сказал, что это фокусы голода. Капитан испросил мнение хирурга Ледуорда на сей счет, но тот просто сказал, что так оно и есть, и отвернулся от нас, хотя в присутствии капитана моряки позволяли себе подобное редко. Я решил, что хирурга одолела хандра, и приставать к нему не стал.
– Возможно, когда ты проснешься завтра, тебе будет лучше, – сказал капитан. Мне это замечание ничем не помогло, а только раздражение вызвало.
– Или ослепну на оба глаза, – буркнул я. – Советуете подождать до завтра, тогда все и выяснится?
– Ну а чего ты от меня ждешь, Тернстайл? – с не меньшим раздражением спросил капитан. – Мы должны думать о том, как нам выжить, и ни о чем больше.
Я выругался – шепотом – и вернулся к своему месту, на котором, пока я отсутствовал, расселись аж трое, мне пришлось осыпать их бранью, иначе они и подвинуться не желали. Мне казалось, что дни непонятно как удлиняются, а терпение, с коим я переносил наши горести, истощается с каждой минутой. Прежде у нас всегда оставалась надежда на остров, где мы сможем отдохнуть, поесть и уж во всяком случае не утонем. Теперь же вокруг простирался лишь океан, до жути безрадостное место. Капитан сказал, что не знает, когда мы увидим Тимор, возможно, придется ждать еще неделю, и я попытался прикинуть, доживем ли мы до ее конца. Все-таки пока мы были настолько удачливы, что потеряли лишь Джона Нортона, однако мне казалось, что по меньшей мере полдюжины моих спутников обречены вкусить в самом скором времени вечный покой – если никто не придет нам на помощь.
И, честно говоря, я считал, что вхожу в их число.