– Обслуга и родственница. Надо понимать тонкости отличия, – Катя вздохнула. – Когда дальние родственники вынуждены находиться в роли слуг-приживалов при своих очень-очень-очень богатых двоюродных кузенах, братьях, это всегда особая статья. Это достойно отдельного изучения – такие нюансы и в поведении, и в суждениях. Зависть как движущая сила.
– Она прямо заявила, что подозревает брата Феликса в убийстве ребенка. Это не шутки.
– И про двух теледив тоже нам свои подозрения изложила, – заметила Катя. – Федор Матвеевич, можно я поговорю с Сережкой Мещерским? Вы запретили утром, а сейчас… Честное слово, надо с ним посоветоваться. Он ведь был здесь все эти дни. Это поможет.
Гущин хмуро глянул на Катю и кивнул. Она поняла: его мысли сейчас заняты не Мещерским и не утренними запретами. А чем? Словами домоправительницы?
Глава 22
Темная вода
Катя решила, что Мещерский в библиотеке, но как найти библиотеку среди апартаментов дворца? Заглянула в кухню и увидела там младшую горничную Валентину – племянницу Веры Бобылевой. Попросила проводить.
Они миновали вестибюль, зал с расписным потолком, зал с камином. Горничной Валентине на вид можно было дать около тридцати – простовата, толстовата, очень провинциальна, с молочно-белой кожей и глазами навыкате.
– Вы тетю Веру про Свету спрашивали? – осведомилась она. – И Капитолину? Капитолина правды про няньку не скажет.
– Почему?
– Она ее к своему хахалю ревновала.
– К Ракову, но он же…
– Старый? – Горничная Валентина состроила гримаску. – Не такой уж и старый, он на Светку глаз положил – уж поверьте мне. И на меня он тоже пялился, только я ноль внимания.
– А няня? Между ними что-то было?
– Не знаю. Капитолина тогда ее у дверей поймала за рукав, потому что ей померещилось, что Светка на свидание улимонивает. К нему.
– Здесь столько комнат, столько помещений. Зачем куда-то уходить из дома?
Горничная Валентина лишь пожала покатыми плечами и указала на белые двери – вот библиотека.
Сергей Мещерский сидел среди книг, дневников и карт. Катя подумала: словно вечность прошла с их беседы утром. Она мельком осмотрела наследие путешественника Вяземского, о котором упоминал Мещерский, и предложила:
– Воздухом подышать не хочешь? Давай прогуляемся.
Мещерский кивнул и послушно закрыл дневник, который читал или делал вид. Они вышли из дома. Оба были рады покинуть дом – он давил на них и своей монументальностью, и ужасом, который скрывал.
– Как мальчик? – спросил Мещерский.
Катя рассказала, как Гущин звонил в больницу и услышал от оперативников: плохи дела.
– Поверить невозможно, что это случилось! – сказал Мещерский.
Катя попросила его детально припомнить все, что он видел и слышал в доме за два дня, с момента своего приезда.
Мещерский начал тихо рассказывать. Они обогнули дом и направились к пляжу – в противоположную сторону от полицейской палатки.
Уже стемнело. На дорожках зажглась подсветка. И возле пляжа, где располагался причал с лодками, светились фонари.
Катя слушала Мещерского и смотрела туда, где темнота становилась все гуще – в даль водохранилища. Вечер выдался теплым, ни ветерка. Лишь легкий плеск воды о берег. У причала белели лодки.
Мещерский рассказывал о вечере на террасе, вспоминал в лицах, кто что сказал.
– Понимаешь, это все эпизоды… – вздохнул он. – Дом очень большой. Когда громко кричат или смеются, слышно, в остальные мгновения – тишина. Я все дни проводил в библиотеке, хотел как можно быстрее закончить с анализом карт. Я их видел всех, но это как отдельные кадры, понимаешь? Вроде не связанные между собой. И малыша я тоже видел – всего несколько минут в гостиной. Живой, как ртуть.
Мещерский умолк. Он вспомнил колобка в белой шапочке с заячьими ушами.
Было нестерпимо думать, что сейчас этот ребенок, эта кроха в реанимации борется за жизнь, бьется со смертью, как и там, в страшной, наполненной кошмарами детской, в руках безжалостного убийцы.
Катя выслушала, а потом коротко, но весьма детально рассказала о подозрениях домоправительницы Капитолины.
– Я не знаю, что на это сказать, – честно признался Мещерский. – Смотри, там кто-то есть.
Вдоль берега двигалась фигура – медленно, словно нехотя. Вот свет прибрежного фонаря упал на нее, и Катя увидела невысокого мужчину в джинсах и белой футболке-поло. Мещерский узнал Гарика Тролля. Ему показалось, что Гарик нетрезв. Вот он споткнулся, взмахнул руками, остановился.
Он их не видел. Смотрел на темную воду.
Внезапно зазвучала мелодия. Катя узнала ее – Эннио Морриконе. Музыка над водой – прозвучала, стихла. Затем снова тот же сигнал.
Гарик достал из кармана джинсов мобильный. Он смотрел на экран. Музыка Морриконе оповещала о получении sms.
Катя и Мещерский остановились. Он не видел их, вообще не глядел по сторонам. И вдруг сделал странную вещь: разжал пальцы, и мобильный выскользнул из его ладони на песок у кромки воды.
Гарик медленно направился к причалу, к лодкам.
– Он что, хочет уплыть? – шепнула Катя. – Слинять отсюда?
Гарик развязал канат и ногой отпихнул моторную лодку от причала. Он прыгнул туда. Лодка закачалась. Он сел и начал грести рукой.
– Сереж, он хочет отсюда сбежать! – ахнула Катя. – Переплывет на ту сторону и… Я сейчас позову наших, пусть его остановят, пока отплыл недалеко.
Но Мещерский внезапно схватил ее за руку – погоди.
– Да ты что? Он же сбегает!
Лодка, качаясь, тихо плыла от берега на глубину. ГарГарик, видно, не хотел поднимать шума и поэтому не заводил мотор.
– Он делает ноги! – воскликнула Катя.
Она вырвала свою руку из руки Мещерского и хотела уже бежать в сторону полицейской палатки – подозреваемый пытается скрыться!
Но в этот момент она услышала всплеск. Обернулась.
Гарик в полный рост стоял в лодке и вдруг сделал шаг за борт. Как оловянный солдатик с борта бумажного корабля.
Всплеск!!
– Нет! – крикнул Мещерский и рванулся к воде.
Он бултыхнулся в черную холодную воду и, загребая руками, поплыл туда, где качалась пустая лодка и не было видно пловца.
– Катя… он…
Бултых! Всплески!
Катя тоже побежала к воде, скинула кроссовки, стащила гольфы, подвернула брюки до колен, сунулась отважно вперед, но остановилась, когда вода дошла ей до середины икр. Она умела плавать, конечно же, она умела плавать, однако…
Мещерский резкими саженками доплыл до лодки и нырнул.