Соленая кожа - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Лейто cтр.№ 3

— То есть это машина той женщьины, хотьите сказать вы? — покрасневший в предвкушении страшной истории, спросил слегка округливший глаза мистер Шварц. Одной рукой он крепко вцепился в ручку дверцы, расслабляя другой узел галстука, пока Пьер вез нашего нормандского господина по лабиринтам из улочек английского городка.

— Да, месье, и она всегда сидела позади меня, ровно на том же самом месте, на котором сейчас сидите вы. Однажды она даже разоткровенничалась со мной прямо здесь, в этой машине, но об этом я расскажу позже.

Никто толком не знал, откуда приехала эта незнакомка за несколько лет до открытия своей лавки на углу Бристоль-авеню. Поговаривали, что ее дедушка был сицилиец и во Вторую мировую войну воевал с фашизмом за итальянское движение Сопротивления, где и познакомился на полях сражений, получив шальную пулю и попав в лазарет, с бабушкой Маргарет, приехавшей из Англии в качестве медсестры и волонтерской помощи. История достаточно банальна и характерна для того времени. Люди искали хотя бы каплю добра среди громящего все на своем пути черного всеобъемлющего зла. Обретши счастье и любовь в самый разгар боевых действий, среди тьмы и насилия, ненависти и человеческого холода, молодые, поженившись, переехали жить на родину самого вкусного чая и благороднейшей во всем мире королевской семьи. На все вопросы о себе Маргарет отвечала, что она англичанка, переехавшая на север Англии, решив жить самостоятельно, без родителей. Далее ее рассказ обрывался молчанием, и изгибы его покрывались полным тайн и догадок мраком, сотканным, как ее ковры, безграничным воображением местных жителей, сплетен и наговоров.

Как потом выяснилось после смерти Маргарет, приехала она действительно из юго-восточной части Англии, получив неожиданно в наследство старый дом, стоявший еще во время войны в 100 км к западу от нашего города, от своего достопочтенного дедушки-сицилийца, у которого под старость лет кроме кур и поросят, не осталось более близких родственников.

Итак, складывая все слухи воедино, можно предположить, что приблизительно в 1986 году, то есть за три года до открытия своей лавки, Маргарет, окруженная облаком тайны и всевозможными секретами, преувеличиваемыми в глазах местных жителей с каждым новым восходом солнца, приехала в наш небольшой городок, где и поступила сперва на службу в бухгалтерию к одному очень зажиточному и брюзгливому банкиру. Работа ей не нравилась, ведь там, где ее необузданное воображение нуждалось в выходе, скучные черно-белые документы, составляемые в ряды всевозможных отчетов, ничем не могли подкармливать этого неутолимого зверя, сидящего у нее в голове. Она начала тосковать, и жизнь показалась ей совершенно невыносимой в этой пропитанной скукой бухгалтерии. Пока не произошло одно роковое обстоятельство, которое и послужило началом этой странной и до великолепия ужасной истории.

Я расскажу вам эту историю, господин Шварц, так, как если бы я ее где-то прочел. Я поведаю вам события из разных отрезков времени, а вы уже сами составите из них общую картинку — словом, так, чтобы не выдавать вам сразу уже ставших известными после интересных подробностей, — прервался водитель и после короткой паузы, бросив многозначительный серьезный взгляд продолжил: — Но, видимо, это будет уже после того, как Вы поужинаете, месье. Мы подъехали к ресторану.

— Ко всъем чегртям этот кассуле! Сегодня на ужин я пгредпочту истоггрию!

Перенесемся на время вперед, в 1997 год, в день, когда все это случилось. На тот момент я работал на Маргарет уже шесть лет, и мне, откровенно сказать, жаловаться было не на что. Все шло, как обычно, до тех пор, пока прямо в шикарное здание, освещенное со всех сторон диодными лампами, с огромными, во все четыре этажа окнами, демонстрировавшими роскошь переливающихся в их свете золотых нитей ковров, не вломились два здоровенных полицейских, уводя ничего не понимающую женщину под руки и зачитывая вслух ее права на глазах у оторопевшего персонала. Здание имело статус главного офиса Маргарет, который она арендовала для продажи ковров, уже ставших брендом во всей Северной Англии. Оно находилось прямо в центре города, между зданием суда и нашей гостиницей. Не правда ли, необычное совпадение? Этакий британский сюр ^[2].

Подозрения в отношении Маргарет Страйзберг были беспочвенны и абсолютно надуманны. По крайней мере, все соседи, знакомые и прочие жители города (среди них был и ваш достопочтенный слуга) утверждали, что никакой связи с убийством Джона Айвери она не имела и иметь не могла, ибо это была любящая супруга и добропорядочная подданная своей страны. Она была примером для подражания для тех, кто, только вступая во взрослую жизнь и не имея за душой ни гроша, мог добиться, если бы только постарался, процветания.

Жарким летним днем 20 июля 1997 года ровно в семь часов вечера она вышла из дома по улице, находившейся параллельно площади Спасения, и, сев в свой красный «Вольво», отправилась в гости к матери, где пребывала ровно до 11 вечера 20 июля того же года. Соседи видели ее подъезжающий к подъезду автомобиль, а за парковку в неположенном месте дорожная полиция в 21:45 обязала ее выплатить штраф.

В зале суда среди присяжных заседателей шло активное обсуждение. Среди одиннадцати человек, мистер Шварц, вы бы не обнаружили ни одного, если можно так выразиться, необычного. Все эти люди были из среднего класса: толстые и худые; с озабоченными проблемами лицами и с беспечным розовым блеском щек; с шифоновыми шарфиками и атласными галстуками; противные до безобразия и вполне даже приятные. Но двенадцатый присяжный был особенным. Это была женщина, лет пятидесяти пяти, афроамериканка, с ярко выраженными чертами лица, в светло-розовом брючном костюме и с неверно подобранной в тон событию прической, напоминавшей что-то среднее между модой 50-х и современной. То была не случайная женщина, но об этом чуть позже.

Шло уже восьмое заседание по делу, растянувшемуся на три долгих месяца, последние две с половиной недели из которых Маргарет Страйзберг пребывала в месте временного заключения осужденных.

Длинная черная мантия судьи, прошуршав от двери к столу, нарушила волнение зала, призывая своим присутствием к молчанию. Всего пятнадцать минут назад присяжные, удалившись в особую комнату, вынесли свой приговор подсудимой. Затаив дыхание, знакомые, коллеги и родственники молодой женщины (и я в том числе) ловили каждое движении судьи, молясь и уповая на справедливость цитадели Фемиды и на Господа Бога. В голове не укладывалось, чтобы это красивейшее существо могло навредить кому-то. Я знал Маргарет уже семь лет, шесть из которых проработал на нее, видя ее каждый божий день, и я был уверен в ее невиновности. Тем более у нее было алиби, да и убийца был найден, к тому же признал свою вину. Что же здесь непонятного, правильно?

Но прокурор считал по-другому. Первые шесть заседаний Маргарет обвиняли в соучастии в убийстве, а на седьмом по каким-то непонятным причинам ей предъявили новое обвинение, заключавшееся уже непосредственно в самом убийстве Джона Айвери. Якобы были обнаружены новые улики по делу, доказывающие неоспоримую вину Маргарет. Якобы мать подсудимой являлась слишком близким родственником, а посему ее подтверждения алиби были совершенно не убедительны. Якобы мужчина, ранее обвиненный в убийстве Айвери, страдал каким-то редким расстройством, типа легкой стадии шизофрении, и пистолет, лежавший рядом с телом жертвы, чья пуля оказалась последним свидетелем преступления, взял в руки по нелепой неосторожности и житейской растерянности. Якобы этот мужчина ночью в густом хвойном лесу, скорее всего, просто прогуливался, а случайная патрульная машина молодого сержанта, решившего в тот вечер похвастаться перед своей подружкой, застигла его рядом с телом Джона Айвери по еще одному фатальному совпадению. Якобы свою вину мужчина признал лишь под жестким полицейским прессингом. Из таких вот «якобы» и «если бы» следствие пришлось возобновить и расширить до размеров, достигших восьмого заседания по делу Страйзберг/Айвери. Поговаривали, что прокурор входил в тот неудачливый лагерь заключенных в сети Маргарет, кого ее образ преследовал по ночам и не оставлял в покое, иными словами, тех, кому она когда-то отказала.