Без обратного адреса - читать онлайн книгу. Автор: Сантьяго Пахарес cтр.№ 48

Фран смотрел, как по вискам парня стекали капли пота. Губы тряслись.

– Так… значит, смотри, как мы сделаем. Тут… – он взглянул в бумажник еще раз, – сорок пять. Я тебе оставлю пятнадцать. Хватит добраться до дому и даже поужинать.

Бедняга тяжело вздохнул. Он примет любые условия. Обобранные до нитки не торгуются с тем, кто их ограбил.

– Хоть бумажник верни, там права, документы…

– Да… и кредитка, – вкрадчиво сказал Фран.

Коротышка вздрогнул, глаза его вытаращились. До этой минуты ему не приходило в голову, что грабитель может подтащить его к банкомату и угрозой вынудить снять с карточки вообще все, что у него есть. От одной мысли об этом у него подкосились ноги. Он не знал, что Фран никогда не делал подобного: опасно. Неизвестно, как повернется ситуация, слишком от многого зависит дело, всего не учтешь. Вон как Карлос – рискнул, а теперь в розыске.

Трясущийся коротышка, не сводивший тоскливого взгляда с бумажника, неожиданно вызвал у Франа жалость.

– Да ладно тебе. Держи свой бумажник, малыш. И прости – для меня это вопрос жизни и смерти, понимаешь? Мне жаль, что я тебя маленько помял.

Парень, вне себя от изумления, тем не менее выхватил у него бумажник движением жадным и точным.

– Ах ты сволочь! Отморозок вонючий! Помял он меня! Дождешься, и тебя помнут! – И бросился бежать, ловко проскочив у Франа под локтем.

Парню явно полегчало, подумал тот, вон как чешет по улице. Будем надеяться, что в полицию не пойдет, да и что ему там сказать? Меня тут один отморозок хотел ограбить, потом, правда, передумал, вернул пятнадцать евро на ужин и автобус. Вот уж насмешил бы дежурного.

Давид щедрой рукой плеснул себе виски в пиво. Прошло немало лет с тех пор, как он напивался по-настоящему, засиживаясь с друзьями за бутылкой до самого рассвета, и теперь со странным чувством, похожим на тоску, смотрел, как медленно смешиваются алкогольные струи. Что делается-то, как время бежит… Он даже виделся иногда с некоторыми из тех давних друзей, но очень редко, и то их молодое, радостное настроение никогда не возвращалось. Теперь они случайно встречались на деловых обедах. Дешевое виски сменилось сортами по тысяче евро за бутылку, стойка бара – солидной роскошью ресторанов, безмятежная свобода – тяжестью ответственности. У всех жены, дети, важная работа. Тогда они спорили об игре Мишеля и Бутрагеньо, теперь – о налоговой политике. Да, прежними им не бывать.

Давид сидел за столиком в «Эра Уменеха». Солнце уже поднялось над горизонтом и косо падало сквозь высокие узкие окна на плохо подметенный пол с остатками опилок, а в темных углах большого зала еще горели лампы. Давид и сам не знал, что он тут делает. Просто некуда больше было податься. Ни гулять по окрестностям, ни сидеть в комнате не было сил. Без Сильвии ему ничего не нужно.

Сильвии не нравилась его редакторская работа, а он не хотел никакой другой. Издательское дело – ревнивое, требовательное, ему нужно приносить в жертву личное и семейное время. Но это была его работа, и Давид любил ее. Быть редактором для него значило делать то единственное, что он умел, хотел и должен был делать. Неужели лучше работать в какой-нибудь транснациональной компании с восьми до десяти, по выходным писать отчеты на неделю, а оставшееся время наконец уделить семье?

Сколько Давид себя помнил, больше всего на свете ему нравилось читать. Пока его матушка в воскресный вечер составляла картинку-пазл, приспособив под нее доску, которая, впрочем, служила в их доме самым разным целям, например раскатыванию теста, – он забивался в уголок с книжкой Эмилио Сальгари и с его доброй помощью углублялся в дебри Борнео, плыл через моря и преодолевал горные хребты. Невинные приключенческие сюжеты сменялись, по мере его взросления, все менее невинными. В бакалавриате Давид впервые прочитал классические русские романы и всерьез задал себе вопрос: что такое литература? Чем больше читал, тем больше хотелось читать: одни книги влекли необходимость других, и так до бесконечности.

Подростком он попробовал писать. Думал, что сумеет. Читал очень много, больше, чем обычный мальчик, и имел склонность к выдумыванию разных занимательных историй. Но когда Давид, просидев немало каникулярных летних ночей над пишущей машинкой, которую сменил текстовый процессор, перечитывал написанное, понимал: чего-то недостает. Того самого, что отличает литературу от любительских упражнений. Сюжет развивался, но натужно, словно из-под палки. Локомотив пыхтел, скрипел, а скорости не набирал.

Принять это положение вещей было не так-то просто. Давид ведь много раз и вблизи наблюдал развитие писательского дара, его становление от первых публикаций до вершин. Видел, как трудно вырабатывается у писателя его личный стиль, как много надо работать над сюжетом и системой персонажей, чтобы они выглядели непринужденно и естественно, как в жизни и хорошей литературе. Он знал, каковы бывают первые краткие опусы даже у самых талантливых – весьма далекими от совершенства. Вообще никому никогда не удалось бы начать сразу с шедевра. Далеко не все великие и первый свой роман делали удачно, и редко кто становился мировой знаменитостью ни с того ни с сего. Многие лет до тридцати-сорока писали хорошие, но не выдающиеся произведения и лишь позднее печатали книгу, которая позволяла им надеяться на прочное литературное будущее, словно все написанное раньше являлось лишь подготовкой. Может, он как раз из таких писателей?

Давид потерял много времени, прежде чем понял: нет. Не писатель вообще. Жить стало даже проще. И только когда не спалось перед рассветом (теперь он уже не стучал ночами по клавиатуре), какая-то острая игла порой касалась сердца. Стал ли он тем, чем мог и должен был стать?

Мы никогда не становимся теми, кем мечтали быть. Иначе мир наполовину состоял бы из футболистов и космонавтов. А он состоит из таксистов, кассиров в супермаркете, рабочих метро, мясников и рыбаков. Разве дети в школьных дворах, думая о своем будущем, мечтают стать кассирами? Кто-то из писателей, с кем Давид работал, однажды сказал: мы все умеем писать лишь об одном: своих несбывшихся мечтах. Они-то и называются литературой. Элиминация и субституция.

Так что он читает теперь Хеннинга Манкеля. Руководствуясь исключительно личным вкусом.

Давид был доволен своей работой и судьбой. Он работал с писателями, столь ему близкими по духу, и работал рука об руку, почти как соавтор. Видел их работу так близко, как это возможно для другого человека, следил за каждой их мыслью, сравнивал их с собой. Страстно и тоскливо ждал, что наблюдения откроют ему тайну: почему их нейроны работают так, что они, а не он, могут сочинять книги и становиться все богаче, известнее. Сочинять книги. Сбывшаяся мечта. Наблюдения не открыли ничего нового. Если психологом называют человека, которого интересует не красавица, вошедшая в комнату, а реакции на нее тех, кто в комнате находится, то писатель – тот, кто наблюдает этого наблюдателя-психолога, а также окружающих его людей и красавицу.

Писатели бывают разные, и работать с ними нужно по-разному. Давид это умел. Он был очень хорош на своем месте.