А места тут невероятно красивые. Колоритные. Намешано всего, как в салате. Есть джунгли, болота и пустыни, степи и горы. Но в основном парковая саванна. В двадцати километрах от базы есть скальный выступ. Камни там черные, как уголь. Мимо постоянно проезжаем. Как раз перед ними развилка двух дорог. До нее совсем немного осталось.
Спереди доносится лязг, а потом грузовик начало мелко трясти, это колонна пересекает сплошную гранитную плиту с множеством трещин. Густая растительность осталась позади, а до края плиты метров двести. Этот каменное плато немного выше равнины, и мы любуемся великолепным видом ангольской саванны.
– Аркадьевич, – пихнул меня локтем Григорьев, – как у тебя с водой?
Сашка свою флягу Михайлову отдал. Ему нужнее.
– С водой у меня в порядке. – Отцепил флягу и передал её Сашке. Тот закинул в рот таблетку угля и сделал несколько глотков. Вернул.
– Спасибо.
Наши эскулапы советуют много пить воды. Однако пить что попало нельзя. Аборигенам хоть бы хны, пьют воду даже из болотных луж и ничего, а наши избалованные организмы без последствий принимают только кипяченую воду. И при этом таблетку активированного угля хорошо бы заглотить. Иначе можно подхватить такую заразу, по сравнению с которой дизентерия покажется легкой простудой со сморканием из… другого места. Ладно, если прихватит на базе, но если приспичит на выходе, то вся группа занимает оборону, а в центре… в характерной позе находится человек и, держа наготове автомат… тоже за окрестностями наблюдает. Комично, но никто не улыбается, каждый через это прошел.
– На базе нас, наверно, почта дожидается, – произнес Яневич. – Говорили, вертолетом доставили.
Лица ребят просветлели. Мы, как глоток чистой воды, ждем вестей из дома. Пусть цензурой обнюханное и с сухим номером полевой почты, но не менее желанное.
Как там мои родные? Дочь выросла, наверное…
– Вспомнил дом? – Напротив сидит Рамон. Видимо, лицо у меня печальное стало. Но ответить не успел, его окликнули. Парни по правому борту что-то усмотрели. Азуро приподнялся, чтобы тряска не мешала, принялся рассматривать саванну в бинокль. В двадцати километрах, чуть в стороне от дороги, по которой должна пройти колонна, поднималось еле заметное облачко пыли. Это могло быть что угодно. Четвероногая крупная живность или двуногая, то бишь люди, в больших количествах. Но наши кубинские товарищи зря поднимать тревогу не будут. Специфика у них такая. Сами мастаки устраивать диверсии на вражеской территории.
– Думаешь по нашу душу? – спросил я командира.
– Все может быть. – Свиридов достал планшетку, развернул, и мы склонились над картой.
– Так, мы тут. – Карандаш ткнулся в точку на карте. – Пыль заметили здесь. Наших подразделений тут точно нет.
– Рамон, – окликнул кубинца Антон, – твоё мнение. Что там?
– Это точно не животные, – ответил тот. – Они бы двигались от нас.
Тут он прав. Чуткость местной фауны очень удивляет. Если к пылевому облаку присмотреться внимательней, то можно заметить его отчетливое движение к черным скалам, почти навстречу нам.
Командир в раздумье по карте карандашом постукивает, аккурат по месту, где окончание скальной гряды обозначено.
– Рамон, где бы ты засаду сделал?
– В двух местах. – И Азуро показал на карте. – Здесь, где дорога проходит в низине, и здесь, между скалами и холмом.
– Я тоже так думаю, – кивнул Свиридов и обернулся к нашему спецу-связисту. – Паша, связь.
Яневич поколдовал над рацией и подал гарнитуру командиру.
– «Змей», ответь «зеленому». – Антон держал гарнитуру на весу, и ответ нам был слышен хорошо:
– «Змей» на связи.
– У тебя не вся еще брага выходилась? (Сколько горючего в баках?)
– Пока нет. Если что, хватит на всю толпу. (До базы с лихвой хватит.)
– Опохмелиться треба. Присядь на краю камушка. (Остановка у края каменного плато.)
– Понял.
Мы прятали улыбки, а кубинцы посмеивались в открытую. Некоторые учились в Союзе, включая Рамона Азуро, командира группы, но по-русски говорят все. И почти все наши шутки понимают правильно. Если эфир прослушивают, то пусть недруги поломают голову – что вся эта галиматья означает.
Головной Т-34 остановился у среза каменного плато и повернул башню, давая сигнал остановки последующим машинам. Вся колонна удачно скрылась в ложбине, не выезжая на грунтовку. Пока у нашей машины собрались все командиры, Свиридов, Азуро, командир кубинского батальона Рамирес и ангольского Пауло, совещались в сторонке. Потом к ним присоединился наш военспец Серега Павлов, то бишь «Змей». Он на своей Т-54 замыкал колонну. Этот танк приписали к нам в последнюю очередь. Экипаж полностью наш, советский.
Совещались недолго, затем собрали всех командиров вокруг себя. Григорьев приготовился переводить.
– На нашем пути находится вражеское подразделение, – сказал Свиридов, – и если бы не большое пройденное расстояние, то снабженцев я бы рекомендовал отправить обратно от греха. До нашей базы осталось шестьдесят километров. Поэтому делаем так. Одна ангольская и три кубинские роты при поддержке танка и двух БМП идут по прежнему маршруту. С колонной остаётся одна ангольская рота и рота ангольских товарищей. Мы пойдем северней, в обход черных камней. Головной машиной Т-34, за ним три с людьми, затем продуктовые, за ними наливняк с ГСМ. Замыкающие машины – боеприпасы и остальной личный состав.
Свиридов подождал, когда Григорьев закончит перевод, затем продолжил:
– Точка встречи – развилка дорог в третьем квадрате. Колонна пройдет точку без остановки. Рамирес, если поспеете туда первыми, то дожидаетесь нас. При огневом контакте сразу радио нам и дубляж двумя красными ракетами.
Вновь подождав перевода, спросил:
– Вопросы есть?
Вопросов не возникло.
– Значит, по машинам. – Звучит глухо, постепенно отдаляясь, зато нарастает тяжесть в теле. Понимаю, что проснулся. Чужой сон еще не закончился, но уверен – стоит мне заснуть…
Открываю глаза. Я в палате с белым потолком и светло-синими стенами.
Чуть повернул голову, чтобы осмотреться. Справа странная конструкция, в центре которой, на койке, лежал полностью загипсованный человек. Как в скафандре, только лицо и видно. От его конечностей расходились зигзаги тросиков с гирьками на концах. По правой стороне, в руке и ноге узнал аппараты Илизарова. Досталось бедняге. С телебашни, что ли, он упал?
Ой! Смотрю на себя. Вроде гипса не видно, только на кистях небольшие повязки. Похоже костяшки сбиты. Пошевелил ногами, там вообще никаких повязок нет. Голова не болит, лишь тяжесть в теле.
Так, что там дальше? У окна, еще койка. На ней полулежа мужик с пышными усами книгу читает, устроив её на загипсованной руке. Напротив три койки. На двух спят, завернувшись в одеяло. Одна, которая напротив моей, пуста, но постель присутствует, в приличном беспорядке. Наверное, больной вышел куда-нибудь. Дверь открывается, и в палату входит мужик на костылях. Садится на койку, ставит в угол костыли. Устраивает свою правую травмированную ногу на постели и смотрит на меня.