– Мне эта математика не нравится, – бурчит Женька, – мы-то где спать будем?
– У костра. Нас, похоже, невольно в часовые определили.
Идем к костру. Бревна уже полностью прогорели. Огня почти нет, но жар идет от углей приличный. Спать охота, спасу нет. Начинаю клевать носом. М-да, это взрослым я ночи легко переносил. Мог сутками работать или всю ночь на рыбалке с удочкой просидеть, а потом ещё на службу идти. Но это осталось в прошлом или в будущем, не важно. Важно, как эту ночь перенесу. В очередной раз клюнув головой, разозлился – с этим надо что-то делать. Второй час ночи, так долго мы не выдержим. На валунах сидеть неудобно. Кто-нибудь спросонья в угли свалится. Сходил к реке, умылся, вернулся к костру, растолкал друзей.
– Олег, Ильяс, Жека, вставайте.
– Что? – заморгал Переходников.
– Серег, и чего тебе не спится? – бурчит Савин.
– Потому что неудобно, – говорю, – вот и не спится. Поднимайтесь, пошли лап нарежем.
Расулов тряхнул головой и потер ладонями лицо.
– Чего нарежем? – спросил он.
– Каких лап? – удивленно моргает Женька. – У кого.
– У медведя! Елочных, конечно!
– А зачем, в костер их, что ли? Так дрова на это есть.
Ну, городские! Хотя чего их винить? Откуда им такой опыт, как у меня, взять?
– На голой земле лежать – простуду словим в момент, и это минимум, – объяснил я, – а лапы, то есть ветки елей, можно по себя положить и спать спокойно. Только дров в костер набросать.
– Дров… – Ильяс сладко зевнул, – дров счас принесу.
Он повернулся, вгляделся за валуны и воскликнул:
– Дров нет.
– Как нет?
– А вот так – нет!
Я подошел к месту, где все дрова лежали. М-да, точно ничего нет. Остались мелкие веточки, но толку от них.
– Пипец! Приехали.
Нет, нас все-таки сглазили. Как могли так быстро сгореть те четыре бревна, что мы с горы притащили? Надо что-то решать.
– Ладно, разберемся. Олег, фонарик ещё свет дает?
Савин достал фонарь и нажал на кнопку.
– Еле-еле.
Ладно, хоть от луны свет какой-никакой. Показываю на склон Лысого Горшка.
– Сначала нарезаем елового лапника на подстилку, а затем лезем за дровами.
Пацаны смотрят на освещенный луной лес. Им явно неохота лезть в темноту, даже заметно, что побаиваются.
– Если спать хотите, – говорю я, – то делаем как сказал. Иначе придется на камнях задницы отсиживать.
– Раз надо, – опять зевает Ильяс, – так надо. Пошли, чего медлить.
Встав на откосе чуть выше ели, мы нарезали лапника и снесли все к кострищу, а потом полезли вверх.
Подниматься по крутому склону в темноте, то ещё развлечение. Фонарик светит тускло, батареи уже мяты не раз, скоро окончательно сдохнут, лунный свет только-только пробивается сквозь еловые ветви, но даже такого света хватает, чтобы не сбиться с тропы, да и мудрено тут заблудиться – лезь прямо в гору, и все.
Полпути прошли, когда я решил передохнуть. Все-таки целый день на ногах, гудят, что твой трансформатор. Остановился аккурат у той ветки поперек тропки. Повернулся, глядя на поднимающихся следом друзей. Они вяло перебирали конечностями, будто спали на ходу. Понимаю, сам устал. Но без дров, которые мы оставили наверху, замерзнем к утру, а заболеть в начале лета не хочется.
Наконец они добрались до ветки. Вцепились и почти повисли на ней, тяжело дыша.
– Сейчас ноги отвалятся, – жалуется Женька, – Это не Лысый горшок, а Эверест какой-то.
– Нет, это Джомолунгма, – выдыхает Расулов.
– Это одно и то же, – хмыкаю я, – полезли дальше.
Все смотрят вперед и…
– Мама!
– Кто это?
И все трое шарахнулись вниз.
Я медленно обернулся и вздрогнул – на меня смотрели огромные светящиеся глаза. Но в следующий момент этот кто-то повернул голову, и я понял, что за зверь может из темноты так пялиться. Верней не зверь, а птица. Чуть выше по склону, на ели сидела обыкновенная сова, а лунный свет отражался от её глаз. Однако эта зараза напугала не по-детски. Чуть вслед за друзьями не сиганул.
– Пшла вон! – крикнул я. – Дура пернатая.
Сова моргнула и, видно, обидевшись на оскорбление, бесшумно спорхнула с ветки, моментально исчезнув в лесной темноте.
– Серег, – услышал я голос Савина, – что это было?
Не понял, где это они? Я прищурился, стараясь разглядеть друзей. Вроде от ниже стоящей ели звучало.
– Что за зверюга? – подал голос Переходников.
И только сейчас я их разглядел. Они опасливо выглядывали из-под кудрявой еловой лапы.
– Страж это был, – говорю я, – ночной.
– Чего?
– Ничего, – откуда им знать про известную в будущем книгу про сов? – Это сова была, обыкновенная сова. А здорово вы саданули. Даже ветки не шелохнулись.
– Точно сова? – переспросил Переходников, вылезая следом за Олегом и Ильясом.
– Точней не бывает.
– Сволочь она, – бурчит Савин, – напугала до дрожи в коленках.
– Точно, – кивает Расулов, – напугаться не успел, а ноги сами вниз понесли.
Вновь карабкаемся вверх по склону. И прошедшее событие комментируем.
– Я давно так не пугался, – говорит Олег, – с тех пор как фильм «Всадник без головы» посмотрел, долго потом темноты боялся.
– Ага, – поддакивает Женька, – а я как «Собаку Баскервилей» посмотрел, так от каждого лая шарахался поначалу.
– Эта сова всех напугала.
– Не всех, – немного раздраженно сказал Расулов. Досадно ему, что он напугался, в отличие от меня. Откуда Ильясу знать, что творилось у меня на душе в тот момент? Если бы не держался за ветку, то там же под еловой лапой за компанию и сидел бы.
Наконец добрались до места, где мы оставили остатки срубленной ели. Темнота тут страшная. Луну лес загораживает. Свет фонаря стал ещё тусклее, только-только высветил сложенные в кучу ветки и пятиметровый остаток ствола. Я переложил топор в левую руку, затем взял и отодвинул ствол в сторону от сложенных веток.
– И как мы их потащим?
– Бери, сколько в охапку влезет. А на бревне ветки оставшиеся срезать, затем его пополам разрубить. Олег, дай-ка фонарик.
Я взял фонарь, передав ему взамен топор. Ребята начали набирать в охапку ветки.
А я решил их немного взбодрить. Направив тусклый луч фонаря себе на лицо и подсветив его снизу, громко гаркнул:
– Бу!
Ребята одновременно повернулись, затем подпрыгнули.