Словно ощутив его сомнения, Морван продолжил:
– Я был орудием преступления, но задумали его Мэгги и де Пернек. Они использовали мое безумие, чтобы добиться своей цели. – Он подложил в костер еще веток, потом до смешного театральным жестом глянул на свои руки, отливающие алым в отсветах пламени. – Все равно: именно эти грязные лапы убийцы сделали всю работу…
Эрвану захотелось рассмеяться, но голосовые связки болели – слишком много кричал в шахтерском поселке, слишком много грязи в горле, слишком много дыма вдохнул.
– Де Пернек был молодым психиатром, которому нечего было делать в Лонтано, – продолжил Морван. – Я так и не узнал, с какой стати он очутился в этой дыре, но, по-моему, у него уже были проблемы в Бельгии. У него был очень своеобразный подход к профессии. Эффективный, но взамен он ждал оплаты – и не обязательно деньгами: властью, женщинами, кровью. Научные результаты тоже были его целью: мы все служили ему подопытными крысами. Он держал в руках Лонтано: признания жен, которые трахались направо и налево, мужчин, страдающих мегаломанией, угрызения совести или ненависть к черным, невротики всех сортов, психопаты, маньяки… Он собирал откровения каждого, прибегал к легкому шантажу, копил деньги и приобретал немалое влияние. Он контролировал и молодое поколение – особенно «Саламандр», которых снабжал психоделическими наркотиками: изготавливал их он сам в подвалах клиники Стенли и раздавал иногда бесплатно, разыгрывая доброго дядюшку-психиатра и принимая постельные услуги от тех признательных пациенток, которые были согласны их оказать. Но сладкое-то запретный плод. У этого козла встало на Мэгги, а у той в голове был только я…
– А ты как раз встретил Кати…
Морван не ответил, целиком уйдя в свои мысли, потом прочистил горло и продолжил:
– Об этом позже. Итак, ситуация складывалась следующая: Мэгги хотела меня, де Пернек хотел Мэгги, а я полностью зависел от психиатра. Ты представить себе не можешь, в каком я был тогда состоянии: страдал галлюцинациями, слышал голоса. Тот май 1968-го выбросил меня, как бешеную собаку. В Габоне я немного успокоился, но когда встретил Кати, приступы возобновились пуще прежнего. Я больше не осознавал, что делаю. Я бил ее, хотел изуродовать шрамами, душил. Я и любил ее, и ненавидел. Много раз в Порт-Жантиле Ди Греко приходилось вмешиваться, чтобы не допустить худшего.
Ди Греко: Эрван почти забыл старого призрака. А ведь он на свой лад тоже был жертвой этой истории.
– Человек-гвоздь обеспечил мне выход. Я собрал чемоданы и сбежал в Конго, чтобы обрести покой и уберечь женщину, которую любил. «Саламандры» принесли мне облегчение. Появилась Мэгги, потом де Пернек: его пилюли, его умение слушать… Даже расследование, которое никак не продвигалось, отвлекало меня от собственной болезни: убийца занимал все мои мысли, заставляя забыть о собственном безумии. До кануна нового, 1970 года.
– И возвращения Кати.
Морван кивнул – он только что бросил лук в кастрюлю.
– Убегая, я хотел ее оградить, защитить от моих приступов, а тут она снова явилась. Она все еще надеялась меня вылечить. И не знала, что сама была моей болезнью…
Сестра Хильдегарда уже произносила эту загадочную фразу. Что они оба имели в виду?
– Когда она появилась, я был счастлив снова видеть ее и в ужасе оттого, что мог снова причинить ей зло. Очень быстро я опять начал бить ее.
– А лечение у де Пернека?
Морван медленно помешивал свое варево. Когтистая обезьянья лапа время от времени показывалась среди красных пузырей.
– Этот говнюк умел взяться за дело, но я постоянно отказывался рассказывать о своем детстве. Оно было так глубоко погребено во мне, что потребовался бы домкрат, чтобы его извлечь. А по его словам, никакой прогресс невозможен, если не освободиться от прошлого, в котором и таилась причина всего. К лекарствам и сеансам психоанализа он добавил гипноз, но выудить ничего не получалось. Тогда он связался не знаю уж с кем во Франции, чтобы там провели расследование. Его человек прислал полное досье. На самом деле ничего секретного не было. Я даже не сменил имя. Когда де Пернек узнал всю историю, он понял, как именно ею воспользоваться.
Эрван жестом остановил его:
– Чего-то я не понимаю. А что на самом-то деле он мог использовать в истории твоего происхождения? И для чего? Какая связь с Кати?
– Потому что тебе неизвестен ключевой элемент в этом деле.
– Какой?
– Тот, который я украл когда-то у де Пернека.
Старик запустил руку в нагрудный карман и достал фотокарточку – антропометрический снимок, сделанный, очевидно, после Освобождения, для суда во время «чистки».
– Познакомься с Жаклин Морван…
Эрван замер, увидев лицо своей бабушки: двойник Катрин Фонтана. То же овальное лицо, те же чуть раскосые глаза. Не обязательно зваться Фрейдом, чтобы понять, почему Kleiner Bastard и любил, и ненавидел Катрин Фонтана. Она была реинкарнацией кошмара его детства.
– Самое странное, – не замолкал Падре, – что в то время я так глубоко запрятал те дерьмовые годы, что даже не видел этого сходства. Зато де Пернек, стоило ему увидеть этот портрет, сразу понял, в чем ключ моих адских отношений с Кати. Он даже разработал план, подсказанный Мэгги.
– Какой именно план?
– Мэгги была королевой Лонтано. Она ни в чем никогда не знала отказа. Оскорбление, которое ей было нанесено в тот канун Нового года – Кати заполучила меня обратно без малейших усилий, – было для нее невыносимо. Она хотела уничтожить эту девицу любым способом. А от психиатра она могла получить все, чего хотела, – в обмен на свою благосклонность.
– Ты хочешь сказать…
– Они заключили договор: ночь с ней за жизнь Кати. Сначала де Пернек убедил ее, что может заставить меня порвать с соперницей. Мэгги согласилась подождать. Он участил сеансы, заставил меня взглянуть на фото матери, убеждал, что проблема не во мне, а в самой Кати, что я должен изгнать этот образ, который оживляет мои прошлые страдания… Когда до него наконец дошло, что ему не удастся заставить меня принять эту истину, он перешел к решительным средствам и стал подпитывать ненависть, которая меня опустошала. Он только и говорил что о катарсисе. Убедил меня, что я должен уничтожить это лицо, стереть образ, который и является источником моего безумия. Я до сих пор помню его голос, шепчущий: «Ты должен обрести свой катарсис, Грегуар…» – Он замолк на несколько секунд, потом продолжил почти мечтательно: – Знаешь, что написал Фрейд Сабине Шпильрейн, любовнице Карла Юнга?
– Нет.
– «Думаю, вы до сих пор любите доктора Юнга, и тем более сильно, что вы так и не выявили ненависти, которую к нему питаете». Я не ищу прощения, но то, что должно было случиться, случилось. В ту апрельскую ночь у меня начался приступ, более сильный, чем обычно. Я задушил Кати в твердой уверенности, что такова цена за мое освобождение. Я сжал руками ее шею, слыша, как она кричит: «Kleiner Bastard!» Я хотел заставить ее замолчать, я хотел помешать ей причинять мне боль, я… – Старик перевел дыхание и продолжил тихонько: – Все произошло в номере «Лучезарного Города». Я там устроил свой штаб. Соседи услышали крики и вызвали ночного сторожа.