Ласей подтвердил:
– По мере того как мы анализировали нейронные пути жестокости у человека, я все четче понимал, что мы описываем с клинической точки зрения мою собственную болезнь. А еще я понял, что другая система, а именно контур страха, наглухо замыкала присущие мне импульсы. Наши работы позволили наконец найти решение. Следовало разрушить во мне те нейроны, которые блокировали высвобождение нейромедиаторов агрессивности.
Только в это мгновение Лоика озарило. Он ошибался: де Пернек – Ласей хотел не вылечиться, а высвободиться.
– Вы никогда не искали вакцину против жестокости. Вам была важна только первая часть экспериментов, первый эффект аналогов: усиление жестокости.
Новая улыбка.
– Скажем, эта мысль пробила себе дорогу.
– Вы всегда хотели только одного – разрушить барьер, возведенный вашим страхом… – Уже произнося эти слова, Лоик ухватился за последний факт, естественно вытекающий из всего сказанного. – Единственным подопытным были вы сами.
145
Ласей подошел ближе. В этой звукоизолированной камере у Лоика возникало ощущение, что он находится непосредственно внутри больного мозга. Белое замкнутое безумие. Резкий раскаленный свет.
– Да, первые тесты я проводил на себе. «Фармакон» меня освободил. Моя жестокость, которую годами душили страх и химия, выплеснулась со всей природной мощью. Больше и речи быть не могло о том, чтобы ее сдерживать. Доктор Джекил сделал свое дело. Добро пожаловать, мистер Хайд.
Лоик и сам прошел этот путь, только без всяких препаратов. Своим освобождением и обретенным мужеством он был обязан именно таким мерзавцам, как Ласей.
– В сентябре это вы пытали и изувечили Виссу Савири.
– Я уже несколько дней принимал новую молекулу. Нужно время, чтобы нейромедиаторы насытили рецепторы. Я впал в подобие транса. Дошел до причала и взял «зодиак». Прихватил ящик с инструментами, который стоял в лодочном сарае. Мысль о Человеке-гвозде никогда меня не покидала. Я хотел продолжить с того места, на котором все остановилось для меня в 1971 году, и тоже в лодочном сарае.
– Почему Висса?
– Случайная встреча вечером. За ним охотились «деды». Я заговорил с ним и предложил спрятать. Мысль показалась ему привлекательной: он не боялся остальных, просто хотел показать, что он самый ловкий. Как только он поднялся на борт, я оглушил его молотком и увез на остров Сирлинг. Мы устроились в тобруке
[141] и продолжили наши игры до самого рассвета. В жизни не получал такого удовольствия. Второе рождение.
Когда Лоик обнаружил, что психиатр из Шарко не кто иной, как Мишель де Пернек, он вообразил, что речь идет о долгосрочной мести. Годы исследований и экспериментов – только ради того, чтобы воскресить Человека-гвоздя, настоящего, и пустить его по следу давнего врага, Грегуара Морвана. Он никогда не предполагал, что Фарабо мог быть простой приманкой, пугалом, которое в случае нужды можно бросить в морду полиции.
Ласей продолжал – признания, они как кашель: когда начинает свербеть в горле, уже не остановиться.
– Я оставил тело в уверенности, что пройдут недели, пока его отыщут. Снаряд изменил раскладку сил, но не мои планы. Я уже решил использовать свою новую власть, убивая близких Морвана. Я хотел, чтобы он понял: прошлое вернулось – и это прошлое утопит его в крови.
Перед глазами Лоика стояла каждая строчка из тетрадей Эрвана. Малейшая деталь словно каленым железом была выжжена в его разуме.
– На самом деле вы заранее готовились к убийству в Кэрвереке. Волосы Анн Симони в теле это доказывают.
– Когда я принял молекулы, я был готов перейти к действию, но только в том направлении, которое выбрал. Я просто ждал решающего кризиса, а свои фетиши носил с собой: кольцо Морвана, волосы и ногти Анн Симони.
Картина была полной: психиатр с мягкими манерами, такой доброжелательный со своими пациентами-убийцами, был лишь коконом, куколкой, скрывающей будущего серийного убийцу и ожидавшей, пока вылупится его смертоносный порыв. В тихом омуте…
– Человек-гвоздь – почему именно он как модель для подражания?
– Фарабо произвел на меня неизгладимое впечатление. Лонтано стал моей майевтикой
[142]. А еще я хотел навести ужас на твоего отца, напомнить ему об унижении, которое он, пусть косвенно, заставил меня испытать. Убить, чтобы переспать, – это мне-то!
С точки зрения мотивов мозаика складывалась, но некоторые кусочки еще не нашли своего места. Вернемся к пазлу.
– А другие убийства, как они происходили?
– Свой план я составил уже давно.
– С помощью Изабель Барер.
– Конечно. Когда я рассказал твоему брату, что она боготворила Фарабо, он слопал эту чушь и не поперхнулся. Лишнее доказательство, что даже хороший коп может ничего не смыслить в психологии. Изабель, зачарованная старым потасканным психом? Кто мог поверить в такую бессмыслицу? Нет, она была и моей пациенткой, и моей любовницей, и моей партнершей. Ее увлекали мои исследования, которые являлись продолжением работ ее мужа.
– Из любви?
Ласей разразился смехом:
– Наши отношения уже долгое время развивались в куда более сложных сферах.
Любовники-убийцы. Связь, целиком ориентированная на жестокость и безумие. Вакцина, обостряющая зло. Да уж, не совсем любовная история.
– Расскажите об Анн Симони.
– Изабель лечила ее от дурных наклонностей. И ей было совсем не сложно заманить ту в ловушку. Мы взяли ее на борт под мостом Арколь. Я снова стал Человеком-гвоздем. Новые наслаждения, новые подтверждения. «Фармакон» разбил мои барьеры.
Лоику казалось, что он движется в знойной пустыне, среди побелевших черепов, забытых тел, убийственной жары. Перед глазами возник отчет о вскрытии Анн Симони и те ужасы, которые Ласей заставил ее вынести. Тут нечего обсуждать.
Что до организационных деталей – место жертвоприношения, использование «зодиака», дерзость того, как было размещено тело, – это он мог оставить копам, то есть никому. Ласея не арестуют. Или он умрет, или выпутается из этой истории беспорочным, как задница девственницы, но все решится здесь, в этих четырех стенах.