Святой Илья из Мурома - читать онлайн книгу. Автор: Борис Алмазов cтр.№ 75

— Сдаётся мне, угроза Киеву не меньше, чем от хазар, собирается, — сказал старый воевода Потык. — Печенеги силою невелики, и мало их в степи, но храбры и в боях искусны.

— Что ж оне раньше-то тихи были? Со времён старой Ольги про них ни слуху ни духу не было, — подал голос кто-то из молодых.

— Илью Иваныча благодарите, — сказал Добрыня. — Илья вас от набегов прикрыл. Он заставы в степи поставил и сторожи крепкие, так что на Киев ходу им не стало. Куда ни ткнёшься — крутом войско.

— А сейчас куда заставы подевались? Что мы раньше времени кручинимся?

— Заставы в степи стояли и стоять будут, — поднялся во весь свой рост, чуть потолочных матиц не касаясь, Илья. — Степь — дорога; не печенеги, так другие придут, и на дороге завсегда иметь воев надобно. А беда ноне — в ином. С началом службы моей заставской не сталкивались мы с войском печенежским. Так, в кочевьях бузы своей натянутся да и скачут в киевскую вотчину — озоровать. Сих озорников малыми силами побить было можно и даже дружину не трогать. Ино дело, когда они всем скопом пойдут. Тут оне заставы, как корова языком соль, слижут — и вякнуть не успеешь.

— Да с чего они вдруг войском пойдут? — удивлялись воеводы-русы, недавно крестившиеся, пребывавшие всё ещё под влиянием христианских проповедей о добре и всепрощении.

— А с того! — сказал Илья и, подняв ладонь, стал загибать пальцы. — Печенеги сколь годов серьёзно не воевали. Вои у них в кочевьях подросли, воевать хотят. Они стада гоняют, а пастухи не пахари. Это в поле сколь рук — столь и сох и все руки при кичигах. А у пастухов одна чепига на тыщу овец. И всегда воев избыток. От веку так. В каждом кочевье большая часть мужчин — воины, а не пастухи. Они новые пастбища ищут, они охрану несут, а случись, и чужие стада отбивают. Стало быть, кочевник всегда воин, и всегда от него в опасении пребывать пахарю должно. Второе дело: Русь православие приняла, а печенеги — ислам. Те, что крестились, не в счёт. Их всего ничего. Они к нам откочуют, и князь их землёю и угодьями испоместит. А вот остальная сила, сила басурманская, единой стала по вере. А третий случай в том, что в степь, как в море по реке, всё, что под Киевом недовольно, уплыло, а печенеги приняли. Вспомните, где Варяжко? А он не один! Я того Варяжка в бою не раз встречал и ратился с ним не единожды — воитель изрядный! И таких-то много! А теперь скажите мне, воеводы да бояре премудрые, что ещё надобно, чтобы войну начать?

— Известно что, — засмеялся Сухман Одихмантьевич, — деньги!

— Деньги им таперя и арабы дадут, и византийцы! Вот те и война!

— Да через чего же византийцы станут печенегам деньги давать? Мы же с ними великий мир сотворили. Князь на византийской царевне женат!

— А Херсонес кто воевал? Не мы ли с князем? — сказал, перебивая Илью, Добрыня. — Не нам ли доносят, что Херсонес, опасения ради от нас, с печенегами переговоры учиняет и мир ладит? А Херсонес крымский только по славушке — отдельное царство, а по сути — византийская провинция хлебная. Херсонес падёт — в Константинополе хлеба не станет. Потому Византия за Херсонес намертво держаться будет. Вот тебе и деньги явятся. Сам Царьград воевать не будет, да и не может сейчас, а деньги для наймитов всегда сыщет!

Молчание воцарилось в думной палате.

— Так чё ж мы от Царьграда крестились? — сказал торк служилый, Ратмир, новым именем — Алексий.

— Мы не от Царьграда крестились, — сказал строго Илья. — А ко Христу пришли. И в том — спасение наше!

— Спасение-то спасение, — сказал Ратмир, — а за греческими попами догляд нужен!

* * *

И это же повторил князь, когда ему доложили о совете воевод.

— Греческих попов с миром и благодарностью в Корсунь отпустите.

— А как же Киев крестить? Только дружина крестилась, а сродники, а русь вся? В Киеве крещёных большинство, но и нехристей много. Мнилось, что всех крестить станем, — заохал Добрыня.

— А что, одни византийцы истинный закон держат? — спросил князь. — Что, кроме них, христиан не стало?

— Да ты что?! — закричал Добрыня. — К латинянам, что ли? Не видишь, что с Польшей? С чехами? И мы туда же?

— Горяч ты у меня, вуйку! — засмеялся князь. — И язычником был горяч, и крестился — не погас. Умеряй страсти-то! Так, Илья Иваныч?

Илья Муромец не ответил, стараясь понять, куда клонит князь.

— Не от Корсуни попов звать станем, кои и по-славянски не разумеют, а от народа славянского, от родного нам языка. От Болгарского царства царя Семиона.

— Вона как расположил! — удивлялся Добрыня. — А ведь верно. Болгары тамошние — христиане, суть православные, а царь — Царьграду супротивник.

— Не о том говоришь, — сказал князь. — Тамошний язык с нашим един. И все книги, и весь чин народу славянскому понятен. Вот в чём главное-то.

— Ай да князь!

— Благодать на нём Божия, — сказал Илья. — Кабы навек он переменился — таким, как ноне, стал!

Князь действительно стал иным. И одни объясняли его перемену тем ударом и слепотою, что приключилась с ним в Корсуни, другие — возрастом и удачной женитьбой, большинство же считало причиной крещение.

— Господь в нём работает! — уверенно говорил Илья и не сомневался, что теперь всё будет благополучно. Господь не оставит свой удел без защиты.

Вспоминал он калик, что выискали его в чащобе муромских лесов, подняли от одра болезни и благословили на дружинное служение воинское.

— Всё ведь по слову их вышло. Дружина бессловесно принудила князя принять венец веры православной. Никто ведь не примучивал, а вышло по слову посланников Божиих. И поднимается держава новая, держава православная. И князь иным стал. Иное было и в том, что пиры бесконечные прикончились. Не стало многодневных бражничаний. Верх в дружине взяли строгие православные гридни, и лихость воинская хоть и была в почёте, всё же выше стало цениться послушание.

Ещё Илья внушал воям своим: храбрость всегда нужна! Лихость воинская — когда ты за одного себя ответчик, а это только в драках детских случается. В остальном же послушание воинское есть первая для дружинника добродетель. Потому воин, в строю стоящий среди множества других воев, и знать-то не может, куда войско идёт и что воеводы замыслили! Послушание воспитывал Илья в воях повседневно. И в его заставах было то, что дружине языческой неведомо и непривычно. Поскольку вся дружина была православной — строго держали посты и совершали все церковные установления. Воинство, Муромцем учинённое, было крепко и надёжно.

В ожидании священства болгарского, за коим послано было, князь призвал Илью Муромца к себе. Был князь тверёз и не то чтобы постаревший, но возмужавший как-то зримо. Точно с корсунского крещения много лет прошло, а ведь и двух недель не миновало.

— Ну что, Илья Иваныч, — сказал князь, обнимая Муромца, — как живёшь, здоров ли?

— Господь грехам терпит.