— Вот Ильи-то нет! — говорили старые дружинники. — Был бы Илья Иванович, он бы всех на стены увлёк! Вот воевода так воевода!
— Илья-то Муромец, может, и вовсе в этот поход не пошёл бы! — шёпотом, чтобы до князя не дошло, говорили дружинники-христиане. — И что он сейчас раненый лежит — Богом решено. Господь его от греха сохраняет. Шутка ли, собираются русы креститься, а христианский город воюют! Грех!
Но, разумеется, про все эти разговоры князю доносили. Он только зло усмехался:
— Мало ли что болтают! А город воюем, чтобы не думал Царьград, дескать, он Киевскому княжеству и князю Владимиру — владыка.
— Да они во владыки-то не ладились! Они нам против Хазарии помогли! Союзничали с нами, значит, а не в покорность приводили!
— Ежели они со мной дружиться хотят — пущай за меня отдадут Анну, дочь басилевса Византийского, — сказано было в шутку или как бы в шутку.
Но воеводы, зная нрав князя, всполошились:
— Ты что, княже! А ну как донесут в Царьград! Большая война через то выйти может!
— Она и без моих слов выйти может! — спокойно сказал князь. — Это ведь так, дураку на рассказ, что мы сейчас с Херсонесом крымским воюем! Нет никакого Херсонеса крымского, а есть Корсунь — владение Византии. Так что война с Царьградом уже идёт!
Князь целыми днями, не стыдясь наготы, плескался в море. Чуть не голый и послов принимал.
Послы византийские, видя такое нарушение этикета дипломатического, зубами скрипели, а ничего не поделаешь... Шла по всей Византии такая распря, что послать войска на выручку Корсуни из Константинополя не могли и флот прислать не могли...
Владимир выбрал удачный момент для удара по византийским колониям.
— Сатана бессовестным помогает! — уже в открытую сказал кто-то из христиан.
— Да! — ответил, смеясь, князь. — Я хуже, чем обо мне говорят! Я — «рабычич». И кровь во мне княжеская только наполовину, да и отец мой, князь Святослав, был злодей и язычник! Вот я каков!
Воеводы отворачивались. Византийские послы отводили глаза. Князь, в полотно завернувшись, как сенатор римский, прохаживался на фоне колонн беломраморных, от древних времён оставшихся на побережье, и только что над послами не глумился.
Ближние бояре и воеводы знали, что Владимир-князь ничего случайно не творит. И ежели сказал, как бы в шутку, про женитьбу на царевне Анне, то нужно помалкивать и ждать, что он ещё скажет, потому что мысль эта ему в голову не случайно пришла.
И они не ошиблись.
В переговорах с Владимиром посол византийский и парламентёр из Корсуни стали убеждать Владимира в бессмысленности его похода.
— Корсунь-град стоит крепко! — говорил парламентёр. — Жители сдаваться не собираются. Прими от нас выкуп и ступай домой с честью.
— Царевну Анну в жёны мне отдайте! — теперь уже твёрдо сказал князь.
— Это не в нашей власти! — пролепетал парламентёр.
— Ты женат! — сказал, поднимаясь, оскорблённый посол.
— Это не в счёт, я жён своих отошлю. Анну в жёны — вот мой сказ!
Посольство, совершенно растерявшись, ушло в город совещаться.
— Да на что тебе Анна? — гудели бояре. — Ты её и не видел никогда. Взяли бы выкуп и пошли с миром восвояси.
— А за спиной Корсунь оставили невзятой и славу, что князь Владимир взять город не мог. Византийцы хитростные слухи распускать мастера.
— Они и взятый-то город свободным объявят, а уж ежели мы сейчас отойдём, так иначе как поражением это и не назовут.
— Да что же ты им условия-то ставишь невыполнимые?!
— Это какие же?
— Да нетто Анна за язычника пойдёт?
— Пойдёт! Куда денется! Вот возьму город — и отдам его в выкуп за Анну! А тут уж Царьграду деться будет некуда. Нестроение в державе их утихнет, а мне мстить — нельзя! Я на принцессе женат...
Воеводы плевались и отходили к дружинам. Дружины переставали воевать. Так, для вида, держали стражу, чтобы корсунцы вылазку неожиданную не сделали, а больше на берегу прохлаждались. Начинала подступать жара, и стал ощущаться недостаток питьевой воды. Воду возили в бочках и расходовали экономно. Дружина начинала всё настойчивее требовать возвращения домой.
— Чего ты ждёшь? — спрашивали воеводы. — В дружине нестроение растёт. Православные Корсунь штурмовать не хотят! Чего ты дожидаешься?
— Блуда... Блуда-предателя...
— Да Блуд-то, который Ярополка выдал, давно в земле лежит...
— Ан нет! — хитро улыбаясь, говорил князь. — Блуд жив! И в каждом городе есть, и в каждом человеке! Блуд — вечен.
«Уж не безумен ли он?» — приходила одновременно мысль в головы простодушных бояр и воевод.
Князь действительно был всё время возбуждён, многословен; и всегда-то был истеричен и нервен, а сейчас стал такой, что и не подступись, чуть что — на крик срывался.
— Его Чернобог крутит, — решали меж собой славяне-язычники.
— Уж не сатана ли князем владеет? — спрашивали православные священников.
Вести об этом незамедлительно шли в Киев, и только старцы печорские были спокойны:
— Тьма сгущается перед рассветом. Господь управит ко благу нестроения все. — И Муромца, который несколько раз порывался к войску ехать, останавливали: — Не ходи. Лечись, сил набирайся! Твоя служба — впереди.
— Так ведь князь в затмении, неправду творит!
— В уме он полном, — отвечали старцы. — И всё рассчитал верно. И момент выбрал точный, когда по Корсуни ударить, так что византийцы городу на помощь прийти не могут, и сватается к Анне, по разумению своему, верно. Чтобы браком сим дальнейшую месть византийскую отвести и за хазарский поход долга не возвращать! Хитро измышлено.
— Вы вроде как его одобряете?!
— И-и-и, — улыбались старцы. — Простодушен ты, Илюшенька, тем и люб нам. И Господь с тобою пребывает повсечасно. А хитрость ведь не от Бога. И на все измышления человеческие есть воля Божия. Игр князь, что себя кесарем великим мнит, — как лист древесины или вон синица на ветке, перед Господом. Господь ему свободу воли даёт, дабы он сам решал — что ко благу, что ко горести. Но поскольку он князь и за народ свой ответчик и предстатель, то и вразумление ему будет! Непременно будет!.. А ум что? Ум без молитвы дьяволу служит.
* * *
Сыскался Блуд в городе Корсуни! Только звали его на сей раз попом Анастасом. Передние посты киевлян стояли в полёте стрелы от городских стен. Под вечер, когда вялая перестрелка закончилась и стояли воины при закатном солнце, любуясь на озарённые розовым светом стены города, стрела прилетела с привязанной запиской. Её доставили князю. На краткой записке греческим письмом было начертано: «Перекопай и перейми воду, что идёт за тобою по трубам с востока».